ЕЩЕ ОДИН КИРПИЧ В СТЕНЕ, не-е-е-е отходите от ваших приемников, не-е-е-е оставляйте меня наедине-е-е с микрофоном, в этой бесстыдной маске, которую я не могу сорвать с лица, ну ладно, оставьте меня, подлеца, а вы-то, в какой маске вы, деловые девчонки и парни, валяющие дурака? Однако примите в подарок пока эту великую музыку: ЙЕСТЭДЭЙ… Да, был и я вчера парнем что надо и тоже умел бить баклуши и слушать хипповые записи с модных кассет, вчера, когда было мне столько же лет, сколько вам, и я беззаботно слонялся по городу без мусора, без огорчений и умственных перегрузок, вчера, когда мой дедушка слушал Карузо и, не подпадая под насмешки соседей, мог преспокойно ходить в оперу, ставшую нынче корзиной для старых бумаг, которую по вечерам высыпает в свой мусорный бак уборщик по имени Джордже, да, опера умерла, да здравствует опера, рок-опера ИИСУС ХРИСТОС СУПЕРЗВЕЗДА; да-а, Мария-Магдалина была не той особой, которая вешалась на шею первому попавшемуся парню, вы мне не верите? Тогда что скажете об этих новостях, горячих, словно блинчики в гостях, о том, что и полиция, поли-и-ис, запела вслед за ней на бис: «Не стой ко мне так близко», а я скажу: нет, нет, ты стой, ты встань ко мне, пожалуйста, поближе, чтоб я прочувствовал твое воздушное и нежное дыханье и обнял бы тебя, как обнимаю Город, весь огого-о-о…род с его троллейбусами, с юбками, развешанными на балконах, чтоб я обнял его с тобой, со мной и снова научился бы смеяться — ха-а-ха-ха, — смеяться над телеграфными столбами, над женщинами с алебастровыми лбами, запрятанными в меховые шляпки, и над прожженными пижонами с их дюжиной костюмов, пахнущих лавандой, да, я сказал, лавандой, бррррух! — каким же холодом несет от этой кошки, которая поет, от пальца, который нажимает кнопку, от меня, вашего друга Раду Валеды! Но речь моя, ребята, горяча, друзья, любите же друг друга и постарайтесь не пропустить ни единого звука, ни единого шанса, ни единого слова, я с вами, я рядом, а они — это поли-и-ис, поющая «не стой ко мне так близко» с поставленного мною диска. Алло? Да, я у телефона, погромче говорите, не расслышал, кто? А, мадемуазель Николь Дэвис, я вас слушаю, алло? Не понял, что вам нужно? Конкурс? Какой конкурс? Друзья, это я делаю вид, будто бы не знаю, о чем идет речь. Алло, какой еще конкурс, мадемуазель Николь? Не существует никакого другого конкурса, кроме этой чу-у-уткой апрельской ночи, чуть схваченной инеем, ночи, которую Раду Валеда предлагает вам, незнакомым друзьям. А тебе? Конечно, конечно, моя дорогая, и тебе я дарю эти капельки жизни с магнитофонной ленты, эти миндальные мелодии, эти сентиментальные песни… Как это на каком месте? Ребята, слышали вопрос — на каком она месте, дорогая Николь Дэвис, не волнуйся, ты в безопасном месте, но это все частности, ребята, особенно когда магнитофон взрывает динамит с названьем МАРАФОН, да, марафон в зыбучих песках Азии, и тот, кто выдержит его накал и первым разорвет в экстазе магнитофонную — нет, финишную — ленту, получит чек, который он заполнит сам, не веря собственным глазам, в деньгах он будет просто-напросто купаться, уж в этом можете не сомневаться, итак, мы продолжаем наш «Марафон» с сумасшедшими парнями из «НЕОТОН ФЭМИЛИ», в то время как я продолжаю деловой разговор с прелестной Николь Дэвис, которая на другом конце провода сидит такая полусонная, томная и теплая, как пара меховых перчаток, да, милая, как пара меховых перчаток… Конечно, я тебя люблю, да, я тебя всегда любил так сильно, что у меня от этого сводило скулы, сильнее, чем прогулы уроков математики в гимназии, сильнее, чем… но что я говорю? Что я мелю? Какие глупости! Конечно же, тебя я не люблю, я не-е лю-у-блю тебя, любимая, ты слышишь? Не люблю тебя… К двенадцати? Прекрасно! Обязательно приеду, когда закончу передачу… К тебе на дачу? Да, жди, моя дорогая, на террасе, ты знаешь, я уже в атасе! А ты пока что почитай какой-нибудь роман, чтоб успокоиться до нашей встречи, я знаю, что, когда ты ждешь меня, читать уже не можешь от избытка чувств, от музыки, достигшей критической массы, скорее уходи с террасы, сейчас раздастся взрыв! О да, друзья, его устроит Раду Валеда с помощью ИНДЕЙСКОГО ЛЕТА, неповторимого лета, сме-е-е-ртельного, как сальто-мортале! Я жду, Николь Дэвис, приговори меня к смерти, расстреляй меня самыми слепыми пулями из всех когда-либо отлитых на земле, скажи мне, что ты любишь, что ты ненавидишь эту музыку, а с ней — меня, и эту жизнь, и этот круг, который замыкается. Да, замыкается круг, но не моя передача, друзья, у микрофона по-прежнему Раду Валеда, не помышляющий о том, чтобы сказать вам «спокойной ночи», а кто захочет сказать «спокойной ночи» в такую ночь, тот точно заболеет неизлечимой хандрой и печалью, не забывайте о том, что я не врач, не делаю уколов, не прописываю стрептоцид и не знаю, что такое аппендицит — может, хвост у кенгуру, так что, девочки, не надо целоваться на ветру и тем более прощаться, ночь никогда не кончается, рассветы созданы для малодушных, для скучных недоверчивых людей, для сухарей, а музыка — она зеленая и сочная, так пейте же ее, смакуйте, берите в жены, пока еще не слишком поздно. Слишком поздно? Кто сказал: слишком поздно?.. Как зовут четверку «Битлз»? Ребята, честно говоря, какая разница? В такую ночь это уже не играет роли, их зовут так же, как и вас, кроме разве что одного, которого зовут Николь Дэвис, и того, который вам известен как Раду Валеда, да, следовательно, это я, ребята, — оуоу! — я, такой же я, как и все вы, друзья, такой же, как вы, как и мелодия, да, эта вот мелодия, этот компресс на горячем лбу, конечно же, «Всевышний — всего лишь термин», да, «Битлз» — старье, но я прошу, не торопитесь бога ради поливать меня последними словами, сентиментальный парень Раду не заслуживает миллионной ругани радиослушателей, вы можете меня бросить, но только умоляю, не ругайте, давайте обойдемся без бранных слов, вы же хотели знать, ребята, как зовут «битлов», вот я и рассказал вам, более того, я постарался тронуть ваши души, друзья, я приглашаю вас послушать песню, которая мне стоила когда-то переэкзаменовки по музыке, поскольку в свое время я сбежал с урока по канону лишь для того, чтобы послушать это, это, эээээ-это… КАМ ТУГЕЗЭ! Эй, слышите, идем все вместе, все вме-е-есте, слышите, идем со мной все вместе к завтрашнему дню, к огню, к восходу солнца, у нас ведь есть на это право, есть, потому что мы высокие, способные и молодые, о да! способные и молодые ребята, черт побери! Теперь я музыку врублю еще сильней, чтоб ночь тихонечко ушла на место, на свое место, не так ли, девочки, согласны? ИДЕМ ВСЕ ВМЕСТЕ — вот и прекрасно, скорей глотайте эту музыку, глотайте, вам говорят, ведь это же не яд, ребята, это же лекарство, аспирин, тетрациклин, нет, я не врач, но мне не стыдно в этом вам признаться, и если я кого не исцелил, то всех вас горячо целую и с этого момента впредь передаю вас в добрые доверенные руки, я думаю, что вы их знаете, мои друзья, мои подруги, это — великое, неповторимое, божественное, любимое…»