Это правда. Когда она предложила отправить его в специальное заведение, я сделала все, чтобы исчезнуть с горизонта. В то время, наверное, это было проще, чем теперь. Я сознательно вызволила его из системы, потому что ему подходила только та жизнь, которую я представляла: мы вдвоем, в горах, вокруг — животные и феи. Идеальный вариант — его глаза искрились. С чего вдруг мне отправлять его в психиатрическую клинику? Зачем мне было слушать учительницу, когда я знала: она ошибается?
Нет, мне не кажется, что я была плохой матерью. Нет.
У него нет отца.
Это не ваше дело. И я не понимаю, как это поможет расследованию.
Нет, я ничего не скрываю!
Откуда мне знать? Нет, я не знаю, как себя чувствует девочка! Нет.
Естественно, она кричит! Естественно, она плачет и не хочет, чтобы ее трогали, одевали и мыли! Если девочка с младенчества живет в гроте и не знает ничего, кроме леса, скал, животных, если из людей она встречала лишь моего сына и иногда Люка, вам не приходит в голову, что она напугана всем происходящим сегодня? Вы не думаете, что именно так и выглядит плохое обращение?
Ну конечно, я снова бешусь! Конечно, раздражаюсь снова и снова! Конечно! Вы хотите, чтобы я сохраняла спокойствие? Я пытаюсь изо всех сил, но очень хочу, чтобы вы еще раз пообщались с Люком. Он вам говорил, что иногда на них натыкался? Что его присутствие никогда не доставляло никаких проблем? Он сказал, что малышка никогда его не боялась? Он же должен был вам объяснить. Сообщить, что с ней все было хорошо. Что она нормальная, если вам так нужна эта терминология. Абсолютно здоровая. Он же наверняка вам сказал, не так ли?
Ну нет, он никогда раньше со мной не разговаривал о девочке! Я уже сказала и повторяю снова: я понятия не имела о существовании малышки. Сколько раз я должна это твердить? Люк никогда мне о ней не говорил, пока моего мальчика не арестовали. Но с тех пор он помогал мне коротать время: я провела столько часов под дверьми ваших кабинетов в этом утомительном ожидании. Вот тогда он мне и рассказал. Если вы меня не хотите слушать, возьмите показания у Люка. Если я для вас слишком маргинальный элемент, слишком плохая мать, спросите у него. Люк абсолютно нормальный. Он живет в городе, у него есть машина и работа, его все знают. В отличие от меня, он живет нормально. Выслушайте его, прошу.
Но я и так это знаю! Я прекрасно понимаю, что вы не посадите моего мальчика! Что его признают невменяемым. Я в курсе. И он проведет остаток жизни в психиатрической клинике! Вы не сможете упечь его за решетку, но запрете в другом месте. Доведете до реального сумасшествия. Вы этого хотите? Так признайтесь мне в лицо! Скажите прямо в глаза мне, его матери! Осмельтесь произнести, что именно этого вы и желаете! Довести до реального сумасшествия моего малыша.
13
Я хотела с вами поговорить из-за девочки. Точнее, из-за ее матери. Я ее не знаю, не хочу, чтобы вы думали, будто мы знакомы, — это не так. Я пришла не для того, чтобы рассказать, кто ее мать, потому что понятия не имею. Мне очень жаль. Наверное, мои показания вам вряд ли существенно помогут, но я все равно хотела встретиться и объяснить, почему эта история задевает меня за живое. Я могла бы быть матерью этой девочки — вот что я собиралась сообщить. Я понимаю ту женщину и ее поступок. Я бы сделала то же самое: отдала бы ребенка феям. Я об этом думала. После того, что со мной случилось, я часто об этом размышляла. То, что я пережила, — неприемлемо, но после того происшествия у меня родился ребенок. Вообразить невозможно. Феи казались мне более реальными, чем все то, что на меня свалилось. Может, я не слишком ясно изъясняюсь, мне очень жаль. Но я подумала: наверняка вы все — мужчины, а мужчинам подобное сложно понять, поэтому я пришла рассказать. Простите, что получается несвязно. Но со мной такое было: ребенок в утробе, ребенок ко всему прочему, словно того было мало, словно следовало лишний раз подчеркнуть, чтобы окончательно убедиться — да, это произошло, мне не приснился кошмар. Уму непостижимо: казалось невозможным зачать ребенка вот так. Я родила в больнице. Анонимно. Как мне тогда хотелось отдать младенца феям! Думаю, тут вопрос силы духа: мне не хватило смелости, я не сумела продержать ребенка всего несколько дней у себя, а потом отнести феям. Полагаю, тут дело только в отваге. Я не смогла. А так мечтала. Хотела, чтобы об этом ребенке заботились феи, а не какой-то посторонний человек. Безвинного младенца было бы гораздо справедливее доверить феям. Вот что я собиралась вам сказать. Конечно, мои слова очень туманны, но я уверена, что эту маленькую девочку отдали феям. Убеждена. Та мать оказалась храбрее меня, она осмелилась сделать шаг, на который у меня не хватило духа, когда со мной случилось то же самое. Я говорю об очень давних событиях, о том, чем ни с кем и никогда не делилась. Я хочу, чтобы вы поняли. Я не сошла с ума. Меня здесь все знают, уважают. Никто даже не догадывается о том, что случилось с Вивиан Дерош, аптекаршей из Сен-Марселя. Никто не догадывается, что эта дама, которой я стала, которая стоит с ровной спиной в белом халате за прилавком, выслушивает жалобы со всей долины и помогает каждому, что эта самая женщина анонимно родила тридцать два года и три месяца назад. Никто бы и не подумал, что аптекарша из Сен-Марселя бросила ребенка и с тех пор не перестает сожалеть, что не отнесла его в грот к феям. Посмотрите на меня: перед вами зрелая, разумная и достойная женщина. Я пришла, потому что хочу убедиться: вы меня выслушаете. Мне достаточно лет, чтобы вы не приняли за бред все, что я рассказываю. Я вижу всех этих молодых девушек: они приходят в аптеку, и я понимаю, что именно с ними случилось или может случиться. Даже здесь. Как и везде. Я понимаю, что вам, мужчинам, сложно понять, что значит быть женщиной, какие опасности это за собой влечет. Я не говорю, что все мужчины — негодяи, а все девушки — их добыча. Нет, это не так. Я считаю, что некоторые, причем даже не те, кто кажутся самыми неуравновешенными или презренными, могут оступиться. Простите, но буду откровенна. Вы мужчины, но представьте ощущения, когда в вас суют пальцы или член без вашего согласия. Просто вообразите. Вот вы здесь, на работе, обычный день с привычными коллегами — рутина. Как вдруг, вы сами не понимаете почему, поскольку не замечаете, что произошло, что могло спровоцировать этот ужас, но добряк-коллега вас бросает на стол, прижимает, вдавливает голову в папки, шепчет на ухо: «Не двигайся, шлюха, молчи, я не хочу тебя слышать», — и вы ничего не говорите. Конечно, вы ничего не говорите, потому что и вообразить себе не могли подобное: ваш коллега, такой милый парень, который и мухи не обидит, вдруг задирает вам юбку, стаскивает трусы, и вот вы уже чувствуете, как он трогает ваши голые ягодицы, засовывает пальцы все глубже, наплевав на то, что вам больно, что ничего не лезет. Наоборот, это его только заводит, он повторяет: «Тебе это нравится, шлюха? Тебе это нравится?» — и вы прекрасно узнаете его голос. Тот самый голос добряка-коллеги, который зовет вас по имени, здоровается по утрам. Теперь хозяин этого голоса обрабатывает пальцами каждое отверстие в вашем теле. Скажу еще грубее. Так как вы мужчины, а анус является одним из таких отверстий, давайте ограничимся этой частью тела. Вот вы тут сидите вдвоем. Представьте, что вдруг ваш сосед засунул вам палец в анус, и это не игра и не желание причинить боль. Он это делает для собственного удовольствия, если это можно назвать удовольствием. Теперь вообразите, будто он сует не палец, а член или другие предметы, — вы уже не знаете, ничего не понимаете, все постепенно расплывается перед глазами, и чтобы не сойти с ума, вы вдруг цепляетесь за детали, за какие-нибудь пустяки. Например, пялитесь на досье мадам Лемаршан — огромную красную папку, в которую вдавили ваш нос. Ее имя написано рукой вашего коллеги, тем самым старательным почерком. Всего в нескольких сантиметрах от вас — мадам Лемаршан, а в это время коллега разрывает вас на части, оскорбляет, мучает. И все, на что вы смотрите, все, о чем вы думаете, — это мадам Лемаршан, на чье имя у вас стекает слюна. Уже в тот момент вы понимаете, что никому не расскажете, никто вас не поймет, но мадам Лемаршан вы не забудете никогда, словно она стала единственным свидетелем, словно вы немного — совсем чуть-чуть — доверили ей