Через минуту он замечает в дверях корчмы выходящего оттуда Рена. Не оглядываясь по сторонам, тот направляется куда-то быстрым шагом.
Грозный бросает ему вдогонку:
— Ты куда?
— На виллу доктора! — откликается Рен, не останавливаясь. — Погляжу, что там с Кордианом…
Лицо девушки, полное тревоги и озабоченности, просветляется при виде приближающегося Рена.
— Ну и как? — осведомляется Рен уже в дверях. — Как он себя чувствует?
Девушка прикладывает к губам палец, призывая его к молчанию. Рен на цыпочках подходит к скамейке, на которой лежит погруженный в лихорадочное забытье Кордиан. Он смотрит на изменившееся лицо юноши. Потом, повернувшись к девушке, спрашивает шепотом:
— Где врач?
— Его вызвали к больному. Он в деревне.
Кордиан приоткрывает веки. Смотрит на Рена почти отсутствующим взглядом.
— Где Каин убил Авеля? — шепчет он.
Рен опускается на колени у ложа Кордиана. Берет в руки его ладонь и слегка пожимает ее. Он взволнован и не в состоянии выжать из себя хотя бы слово. Отворачивается и смотрит с грустью на девушку, словно ищет у нее подмоги. Марта встает со стула. Достает из таза полотенце, выкручивает и кладет юноше на лоб.
— Где Каин убил Авеля?
— Не знаю, — говорит Рен. — Не помню.
Кордиану от холодного компресса становится немного легче.
— Рен, — шепчет он с радостной улыбкой. — Ты пришел наконец. Хорошо, что ты здесь.
— Как себя чувствуешь, старик, а?
— Отлично. Даже ничего у меня не болит.
— Знаешь, я принесу тебе сейчас бульон. Куриный.
— Нет, — произносит юноша. — Мне не хочется есть.
— Надо. Иначе совсем ослабнешь.
— Лучше принеси мне соленых огурчиков.
— Ладно. И огурчиков принесу. И соку попить. В этой корчме отличные огурчики, старик.
— Когда приедет автобус?
Рен морщит брови.
— О боже, не морочь себе голову автобусом!
— Вы убьете его?
— Это дело Грозного. Он решит, что делать с этим человеком.
— Нет! — восклицает Кордиан. — Это не только его дело.
За окном нарастает рокот приближающегося к деревне самолета. Рен встает и подходит к окну. Самолет пролетает с ревом над площадью. Через минуту заворачивает и исчезает за волнистой линией предгорий.
На площади неожиданно появляется тройка пришельцев, их ведет Посвист, следуя за ними с косой на плече. Среди прибывших — толстый монах в рясе, какой-то тщедушный мужчина, ведущий велосипед с прикрепленными к багажнику пожитками, и женщина, она также тянет нагруженный велосипед. Все направляются в сторону корчмы.
Грозный поднимает рюмку с водкой и, обращаясь к сидящим напротив за столом англичанам, торжественно возглашает:
— За дружбу между нашими народами!
— Oh, yes! Пусть будет, — говорит толстяк. — Это карашо. That’s the point.
— Польская водка gut, — вставляет умиленный Фабиан. — Первый класс.
— Oh, yes! — говорит толстяк. — Водка пить.
Все опрокидывают рюмки до дна. Англичане склоняются над тарелками. На столе стоят блюда с ломтиками ветчины, огурцы, масло, маринованные грибы. Стоящий за спиной Фабиана корчмарь, перепоясанный чистым фартуком, спрашивает с улыбкой:
— Если господам еще чего угодно… так я раз-два, сию минуту…
— Валяй отсюда! — говорит Фабиан. — Дай поговорить с ними.
— Слушаюсь.
Корчмарь, низко кланяясь, отходит от стола. Грозный протягивает руку, берет с тарелки огурец и расправляется с ним в мгновение ока, не прибегая к помощи ни ножа, ни вилки. Второй англичанин, неприступный и чопорный, на редкость молчаливый, цедит сквозь зубы, почти не поворачивая головы:
— Amazing[29]!
— Yes! — говорит толстяк. — Да.
— Харч gut? — допытывается Фабиан. — Вкусно, gut?
Толстяк кивает головой.
— Вижу, ты уже отлично справляешься с английским, — бросает Грозный насмешливо.
Фабиан наливает рюмки.
— Отлично, не отлично, а выходить из положения надо, — озабоченно отвечает он и снова обращается к англичанам: — Вы у нас давно? Значит, в Польше?
— Yes, — говорит толстяк. — Четыре месёнца уже. Сразу, как Гитлер капут.
— Польше сейчас не gut, — говорит Фабиан. — Америка — да, Англия — да. Польша — нет.
— Yes, — произнес толстяк, набивая рот ветчиной. — Yes.
Грозный искоса глядит на Фабиана. По нему видно, что поведение Фабиана ему претит.