Он вышел из трамвая неподалеку от каштановой аллеи, ведущей к холмам, которые со всех сторон окружали город, свернул в аллею и пошел по краю тротуара, в тени деревьев, растущих по обеим сторонам асфальтового шоссе. Ему еще предстояло пройти порядочный кусок дороги. Он часто останавливался под широко разросшимися каштанами, чтобы перевести дух и распрямить разболевшуюся спину, и тогда всматривался в опустевшую улицу, томящуюся в полуденном зное, надеясь увидеть знакомое лицо. В этом районе он знал почти всех, и сейчас ему неудержимо захотелось поговорить о том, что видел в городе. Теперь у него уже хватило бы духу говорить об этом. То впечатление, какое на него произвели разрушенные кварталы, понемногу слабело и стиралось, как будто все, что он пережил, было каким-то кошмарным сном, от которого ему удалось наконец избавиться. Он лихорадочно осматривался вокруг в поисках собеседника, но аллея перед ним была гладкой и безлюдной, а виллы по обеим сторонам стояли тихие и безмолвные, словно нежилые. В конце концов он смирился. Пройдя мимо последних строений, свернул вбок и каменистой дорожкой вышел к своему дому, сияющему на солнце окнами среди высоких деревьев сада. «Это чудесно, — взволнованно подумал он. — Я снова дома. Это прекрасно — свой дом».
II
Войдя в темную переднюю, он поставил чемодан, потом прошелся по квартире, заглядывая во все помещения. Убедившись, что везде царит обычный порядок, вернулся в столовую. Здесь стоял затхлый запах нагревшейся от жары мебели, смешанный с запахом вянущих в вазах цветов. На столе был приготовлен для него завтрак. «А, значит, здесь не произошло ничего особенного, — с облегчением подумал он. — Ничего не стряслось, если Гертруда позаботилась даже о завтраке». На блюде лежали бутерброды с колбасой, рядом стояла бутылка пива. Он слишком устал, чтобы чувствовать голод, но пиво выпил стоя, не отрываясь, прямо из бутылки. Поставив пустую бутылку на стол, подошел к телефону. Набрал номер своей фабрики — занято. «Все в порядке, — подумал он. — Все в порядке». Положил трубку и через минуту снова набрал тот же номер. Наконец послышался женский голос, но не Гертрудин.
— Здравствуйте, госпожа Бредель! — сказал он. — Это Вильям Хольт…
— О господи! Как хорошо, что вы уже вернулись! Мы очень беспокоились за вас…
— Все в порядке, фрау Бредель…
— Я так рада. От души рада. Ваша жена очень обрадуется, когда узнает…
Хольт прервал ее на полуслове.
— Я как раз хотел бы поговорить с нею. Позовите, пожалуйста, ее к телефону…
— Мне очень жаль, господин Хольт, но она минуту назад вышла…
— Не сказала куда?
— Нет. Но, наверное, к бабушке…
— Куда?
— К своей матери. Она оставила у нее детей.
— Понятно…
— Но она скоро должна быть дома…
Хольт глянул на стенные часы. Приближалось время обеденного перерыва. В трубке послышалось прерывистое дыхание женщины, а потом снова ее голос:
— Жаль, что вам не удалось поговорить друг с другом…
— Что-нибудь случилось, фрау Бредель? — забеспокоился он.
— Нет.
— На фабрике все в порядке?
— Как обычно, господин Хольт.
— Район сильно разрушен?
— Не тронут.
— Ну, слава богу…
— В этой части города не упала ни одна бомба. Больше всего пострадали фабричный и вокзальный районы…
— Я знаю. Видел…
— Мы пережили ужасную ночь, господин Хольт…
— Да, — сказал он поспешно. — Могу себе представить.
— Очень много человеческих жертв…
— Я слышал, фрау Бредель, — бросил он нетерпеливо. — А что с нашими людьми? Вышли на работу?
— Не все. Нет двух человек…
— Кого же?