Когда лай Ласки перестал быть слышен, он остановился передохнуть. Какашка тряслась от страха в его кармане.
Отдышавшись, художник пошел, куда глаза глядят, сбивая палкой головки крапивы.
— Буржуи, не признающие собственных какашек! — обиженно бубнил он, постепенно распаляясь все больше. — Дождетесь вы, когда мы придем и вынесем вас на свалку с вашими зонтиками и собачками!
Говоря это, художник все яростней охаживал палкой крапиву.
— Вы хотите запереть искусство в коробочку, чтобы оно сидело там и не развивалось! А вот вам! — художник изловчился и, не выпуская из рук палку, показал крапиве сразу две фиги.
— Ай! — подпрыгнул он, когда головка крапивы качнулась и ужалила его прямо в дырку на штанах.
Художник обиженно почесал зад. Вынул из кармана коробок, вывалил какашку себе на ладонь, забросил коробок далеко в крапиву и торжественно проговорил:
— Только мы вам не позволим!
Он пошел дальше, теперь уже повторяя про себя одно только слово — «Идея. Идея…».
Они пересекли одно поле, второе, третье. Какашка сидела в кармане, ни жива, ни мертва. Но вот они, наконец, дошли до трассы, по которой неслись машины. Художник перебежал дорогу в неположенном месте и остановился. Какашка высунулась наружу и увидела большущее желтое здание, на котором красными буквами было написано "Карусель".
— Мы будем кататься! — обрадовалась какашка.
— Мы других прокатим, — ответил художник и загоготал.
Какашка до сих пор не научилась понимать его шуток. Впрочем, она заметила, что смеется он только над своими собственными.
Вдруг какашка увидела нечто — стеклянные двери, которые сами по себе, без какой-нибудь посторонней помощи, разъезжались в стороны.
— Где это мы? — прошептала какашка про себя.
Тут художник наклонился к ней и зашептал:
— Надо добыть сыворотку. Ты ее выпьешь и превратишься в ягоду.
— Ах… — выдохнула какашка.
— Но ее охраняют, — тут же расстроил ее художник.
Он, как ни в чем ни бывало, пошел к двери, и та любезно раздвинулась перед ним. Художник вошел внутрь, и они с какашкой оказались в огромном прохладном помещении, с пола до потолка уставленного полками. На этих полках было столько всякой еды, что изумленная какашка вертела головой в стороны, пока та чуть не оторвалась.
Что это за место? — спрашивала она себя. Увидев людей в синей форме и с черными палочками, она поняла, что они — волшебники. Сейчас она выпьет сыворотку, они взмахнут над ней черными палочками, и она станет ягодой. Какашка на прощание похлопала себя по липким коричневым бокам. Уже совсем недолго ей оставалось быть какашкой.
Перед ее глазами пронеслось несколько картинок, как будто в голове кто-то включил телевизор. Вот она какашка, источающая малиновый аромат, лежит, свернувшись улиткой, на полу деревянного туалета. Вот на дне ямки ее обнимает клубничный какаш. Вот она наряжается в фантик, надеясь, что какаш вернется. Какашке взгрустнулось, но она тут же напомнила себе, что ягодой быть во сто раз лучше.
— Раз, два, три… — в это время художник, загибая пальцы, считал людей в форме.
Они тоже внимательно смотрели на художника, особенно на его штаны, подвязанные веревкой.
Художник ринулся к полкам. Волшебники последовали за ним. Художник шел, как ни в чем ни бывало, и даже насвистывал какую-то мелодию. Теперь какашка могла вблизи рассмотреть продукты на полках. От такого количества у нее разбегались глаза.
— Это сколько же какашек можно накакать, съев все это, — восхищенно проговорила она.
— Цыц! — цыкнул на нее художник, и она поняла, что он чем-то встревожен.
Когда они прошли полки с фруктами и овощами, и дошли до полки с ягодами — малиной, клубникой, голубикой, смородиной и ежевикой, лежащими в пластиковых коробочках — какашка впала в недоумение.
— Художник, — тихо позвала она.
— Чего тебе? — отозвался он.
— А зачем делать из меня ягоду, если вокруг вон сколько ягод? — спросила какашка упавшим голосом.
Услышав вопрос какашки, художник даже подскочил на месте. Он схватил с полки упаковку ежевики, спрятал ее в карман и ответил:
— Потому что из нее невозможно сделать ягоду.
— Но она уже ягода, — возразила какашка.
— Ягодой ей быть недолго, — художник грустно покачал головой. — Вечером она станет какашкой. Уж я постараюсь, — добавил он и захихикал.
— А я? — спросила какашка.