— За-ра-за! — завопил художник.
— Ой, ой, ой! — запрыгала навозная муха. Увидев, что великий русский художник снова прицеливается, она, жужжа и повизгивая, понеслась прочь.
Художник поворочался, устраиваясь в мягкой траве поудобней и, бормоча «зараза, разбудила», снова задремал. Но его сон тут же снова прервали — калитка отворилась, из нее вышла девочка.
Художник вскочил на ноги, схватил какашку, завернул ее в лист лопуха и бочком двинулся к девочке.
— Матрона, — позвал он ее и сделал умильное лицо. — Я кое-что нашел, так сказать… Имею честь показать, так сказать… Зы… — зачем-то зазубоскалил он, отставляя одну ногу, наклонился и махнул в воздухе лопухом, будто тот был шляпой с перьями.
— Не ты ли потеряла, Матрона, — спросил художник, протягивая девочке лопух с дрожащей в нем какашкой.
— Я ничего не теряла, дяденька, — строго сказала девочка.
— Может, ты еще не обнаружила пропажи, — настаивал художник, вихляя бедрами. — Посмотри. Кажется, это — твое.
— Я ничего не теряла, дяденька, — повторила девочка, и ее розовые губки надулись.
Она уже собиралась уйти, но тут художник подпрыгнул и заверещал:
— Ай, ай, как же мне повезло сегодня найти кое-что! И если это ничейное кое-что, то оставлю-ка я его себе!
Услышав это, девочка передумала уходить и приблизилась к художнику.
— Так уж и быть, — сказал он, развернул лопух и сунул какашку, утыканную спичками, девочке под нос. — Не ваш ли ежик? — любезно поинтересовался он.
Носик девочки брезгливо дернулся.
— Воняет, — сказала она.
— Ежик сдох, — печально проговорил художник и скорбно наклонил голову.
— Нет, это вы пукаете, дяденька, — сказала девочка.
— Это не я! — запротестовал художник.
Девочка покрутила головой в разные стороны. Кругом было пусто.
— А если не вы, то кто? — строго спросила она, повернулась и снова ушла за калитку.
Художник поплелся к березе. Какашка лежала в лопухе и плакала. Никто ее не любит. Никто не жалеет. Какаш променял ее на кефирную какашку, и даже девочка, выкакавшая ее, не смогла отличить свою собственную какашку от дохлого ежика.
— Мне никогда не войти в анналы современного искусства, — глотая слезы, пролепетала она, когда художник вынул ее из лопуха.
— Ты уже вышла из них, — ответил он и загоготал.
Он вынул из какашки все спички и принялся задумчиво смотреть на нее. От спичек в ней остались дырочки. Но они были мелочью по сравнению с душевной раной.
В обед пошел легкий летний дождь. Какашка лежала в траве, мокла и не шевелилась. Она хотела стать ягодой, но в погоне за красотой превратилась в дырявое чудище.
Художник поднял ее, отряхнул и сунул в пустой спичечный коробок. Какашке показалось, что она уже умерла.
Дождик закончился, и на мокрую травку снова вышла девочка. Теперь у нее в руках был зонтик в красно-бело-голубую полоску. Она крутила им над головой, и полоски превращались в переливчатую радугу.
На этот раз художник сделал вид, что не замечает девочку. Он чесал спину о березу и насвистывал себе под нос. Не переставая крутить зонтик, девочка приблизилась к нему.
Тогда художник открыл коробок, заглянул в него и, зажмурившись, снова закрыл. Он проделал это несколько раз, не забывая зажмуриваться и охать, как будто в коробке лежало что-то удивительное.
Девочке стало любопытно. Она вытянула голову, но художник так быстро закрывал коробок, что ей не удавалось ничего в нем разглядеть.
— Дяденька, что у тебя в коробке? — наконец, спросила девочка.
— Искусство… — многозначительно ответил художник.
— Я тоже хочу посмотреть, — сказала девочка. — Покажи мне, дяденька.
Художник протянул девочке коробок. Она открыла его. Какашка увидела склонившееся над ней лицо девочки — все в веснушках — и лучезарно улыбнулась ей, так рада она была ее видеть. Но девочка быстро отшвырнула коробок. Какашка больно ударилась о землю.
— Это не искусство, — сказала девочка, вытирая ручку о платьице.
— А что это? — мрачно спросил художник.
— Это — какашка, дяденька, — звонко проговорила девочка, повернулась и пошла прочь.
Дойдя до калитки, она оглянулась и сказала художнику:
— Ты — кто-то-плохой.
— А художник и не обязан быть хорошим! — закричал художник.
— Моя собака тебя съест, — крикнула в ответ девочка и позвала: — Ласка! Ласка!
Из-под забора высунулась большая белая морда и оскалилась желтыми клыками. Художник схватил с земли коробок, сунул его карман и побежал прочь, на прощание пнув березу. Он споткнулся о палку, брошенную в траве, растянулся, его штаны треснули на заду, но он быстро поднялся и, прихватив палку, бросился наутек.