Ты пришла смотреть на меня.А такого нету в помине.Не от вражеского огняОн погиб. Не на нашей минеПодорвался. А просто так.Не за звонкой чеканки песню,Не в размахе лихих атакОн погиб. И уже не воскреснет.
Вот по берегу я иду.В небе пасмурном, невысокомДесять туч. Утопают в пруду,Наливаясь тяжелым соком,Сотни лилий. Красно́. Закат.Вот мужчина стоит без движеньяИли мальчик. Он из блокад,Из окопов, из окружений.
Ты пришла на него смотреть.А такого нету в помине.Не от пули он принял смерть,Не от голода, не на минеПодорвался. А просто так.Что ему красивые песниО размахе лихих атак, —Он от этого не воскреснет.
Он не мертвый. Он не живой.Не живет на земле. Не видит,Как плывут над его головойДесять туч. Он навстречу не выйдет,Не заметит тебя. И тыЗря несешь на ладонях пыл.Зря под гребнем твоим цветы —Те, которые он любил.
Он от голода умирал.На подбитом танке сгорал.Спал в болотной воде. И вотОн не умер. Но не живет.
Он стоит посредине Века.Одинешенек на земле.Можно выстроить на золеНовый дом. Но не человека.
Он дотла растрачен в бою.Он не видит, не слышит, какТонут лилии и поютПтицы, скрытые в ивняках.
«О войне ни единого слова…»
О войне ни единого словаНе сказал, потому что она —Тот же мир, и едина основа,И природа явлений одна.
Пусть сочтут эти строки изменойИ к моей приплюсуют вине:Стихотворцы обоймы военнойНе писали стихов о войне.
Всех в обойму военную втисни,Остриги под гребенку одну!Мы писали о жизни… о жизни,Не делимой на мир и войну.
И особых восторгов не стоим:Были мины в ничьей полосеИ разведки, которые боем,Из которых вернулись не все.
В мирной жизни такое же было:Тот же холод ничейной земли,По своим артиллерия била,Из разведки саперы ползли.
Проводы
Без слез проводили меня…Не плакала, не голосила,Лишь крепче губу закусилаВидавшая виды родня.
Написано так на роду…Они, как седые легенды,Стоят в сорок первом году,Родители-интеллигенты.
Меня проводили без слез,Не плакали, не голосили,Истошно кричал паровоз,Окутанный клубами пыли.
Неведом наш путь и далек,Живыми вернуться не чаем,Сухой получаем паек,За жизнь и за смерть отвечаем.
Тебя повезли далеко,Обритая наспех пехота…Сгущенное пить молокоМальчишке совсем неохота.
И он изо всех своих сил,Нехитрую вспомнив науку,На банку ножом надавил,Из тамбура высунул руку.
И вьется, густа и сладка,Вдоль пульманов пыльных составаТягучая нить молока,Последняя в жизни забава.
Он вспомнит об этом не раз,Блокадную пайку глотая.Но это потом, а сейчасБеспечна душа молодая.
Но это потом, а пока,Покинув консервное лоно,Тягучая нить молокаКолеблется вдоль эшелона.
Пусть нечем чаи подсластить,Отныне не в сладости сладость,И вьется молочная нить,Последняя детская слабость.
Свистит за верстою верста,В теплушке доиграно действо,Консервная банка пуста.Ну вот и окончилось детство.
Музыка
Какая музыка была!Какая музыка играла,Когда и души и телаВойна проклятая попрала.
Какая музыка во всем,Всем и для всех — не по ранжиру.Осилим… Выстоим… Спасем…Ах, не до жиру – быть бы живу…
Солдатам голову кружа,Трехрядка под накатом бревенБыла нужней для блиндажа,Чем для Германии Бетховен.
И через всю страну струнаНатянутая трепетала,Когда проклятая войнаИ души и тела топтала.
Стенали яростно, навзрыд,Одной-единой страсти радиНа полустанке – инвалидИ Шостакович – в Ленинграде.
«Парк культуры и отдыха имени…»
Парк культуры и отдыха имениСовершенно не помню кого…В молодом неуверенном инееДеревянные стенды кино.
Жестким ветром афиши обглоданы,Возле кассы томительно ждут,Все билеты действительно проданы,До начала пятнадцать минут.
Над кино моросянка осенняя,В репродукторе хриплый романс.Весь кошмар моего положенияВ том, что это последний сеанс.