Старшина налил в кружки, чокнулись, выпили.
— Мысль какую-то я потерял, — сказал директор. — О чем я говорил?
— О жене.
— Нет, это я помню. Я о Клаве что-то важное хотел сказать. Да, вспомнил. Если бы ты на ней женился, я бы сплясал на вашей свадьбе, самый веселый человек бы был. Ей-бо! Потому как знаю, что любит она тебя. А раз уж полюбила, то навек. — Голос его окреп. — А шутки шутковать не позволю. Даже против ее воли. Понял?
Суптеля не ответил.
— Ну, что-то я совсем отрезвел, — сказал директор. — И пить уж хватит.
А Вася вдруг вспомнил, как с неделю назад послал его старшина в контору и как, открывая дверь, он услышал слова Клавы: «А ты мне не указчик, Иван, не указчик. Ты по работе начальник, а в бабьем деле я сама разберусь, сама себе хозяйка».
— Ну, говорил ты целый вечер, — услышал Вася слова Суптели. — Теперь меня послушай…
Но что должен был послушать директор, Вася так и не узнал. Он больше не мог бороться со сном и с блаженной расслабленностью провалился в темную теплую яму.
В тот день Вася, как всегда, стоял на шланг-сигнале. Суптеля сидел на телефоне, а Андрей был под водой.
Мела поземка, ветер порывами налетал с пустыря, но теперь это был уже не пронизывающий до костей северный ветер, а южный, теплый. Где-то за горами, за лесами шла весна, и ее первое дыхание долетало сюда. Хотя небо еще низко, хмуро, сплошь забито тяжелыми сырыми облаками и горизонт покрыт оловянной мглой, все разно чувствовалось, что идет, надвигается, вот-вот нагрянет весна.
В полдень снег сырел, прилипал к сапогам, и в воздухе появилось что-то такое, от чего Васе хотелось петь. И все время подмывало сделать что-нибудь озорное и веселое. Стоя на шланг-сигнале, Вася глядел в серую низкую даль и беспричинно улыбался.
Женщины катали бревна в штабель, темная громада которого с каждым днем все увеличивалась.
…Вася не видел, как Клава поскользнулась, и как бревно поползло на нее и придавило ногу. Не видел он и того, как Фрося, подставив лом, всеми силами пыталась удержать сползающее со штабеля бревно, и как этот лом выбило из ее рук. Он услышал испуганный вскрик, обернулся и мгновенно понял, что произошло. И кинулся на помощь.
— Чариков! — крикнул ему Суптеля. — Назад!
— Там Клаву!.. — Вася обернулся на бегу.
— Назад, приказываю! — повысил голос старшина. Вася остановился.
— Клаву же, видишь!..
— Встать на шланг-сигнал! — оборвал его старшина. — Быстро!
Вася недоуменно смотрел на старшину.
— Быстро, быстро! — голос старшины зазвенел. Вася подчинился, взял в руки шланг-сигнал.
Фрося и подскочившие на помощь женщины высвободили Клаву. Прикусив губу, без кровинки в лице, она лежала с закрытыми глазами.
— Ой, Клава! — горестно простонала Фрося. — Неужто сломала?
Она потянула валенок, Клава вскрикнула и открыла глаза.
— Потерли, потерпи, милая, — уговаривала ее Фрося, — снять надо.
Протяжный, мучительный стон вырвался у Клавы. Фрося осторожно стянула валенок, спустила черный штопаный чулок и обнажила ногу. Перелома как будто не было, но встать Клана не могла. Женщины сочувственно вздыхали.
— Я сейчас, за фельдшером! — крикнула Фрося. Обернувшись, она увидела старшину, подскочила к нему:
— Ты, бревно!.. — и такое загнула, что Вася оторопел, а Суптеля сжал челюсти, вспухшие желваки закаменели на скулах. Сдвинув брови, он глядел в снег.
— У-у! — не нашла больше слов Фрося и, погрозив ему кулаком, побежала в поселок.
Суптеля глухо, изменившимся голосом приказал:
— Подымай!
Вася потянул мокрый шланг-сигнал.
Хрипло, почти не разжимая зубов, Суптеля ронял каменные слова:
— Ты не имеешь права никогда, ни при каких обстоятельствах бросать шланг-сигнал. Понятно?
— Клаву же придавило.
Вася все еще ничего не понимал. Суптеля обжег его взглядом.
— А если бы с водолазом что случилось в этот момент? Тогда как? Кто стал бы его вытаскивать? — чеканил слова старшина. — От тебя зависит жизнь водолаза. Ты стоишь на посту и не имеешь права ни при каких обстоятельствах покидать этот пост. Запомни это.
— Но ведь Клаву же могло…
— Молчать! Без тебя знаю, что могло… Три наряда вне очереди! А в следующий раз на «губу». И с водолазов выгоним с треском! Водолаз — это дисциплина в первую очередь! Запомни!
— Хорошо.
— Не «хорошо», а «есть»! — зло сказал Суптеля.