Старшина отошел к окну и смотрел в густую синеву ночи, глубоко затягиваясь цигаркой. Тягостное молчание подчеркивал слабый стук ходиков на стене. Вася подумал, что ему надо встать и уйти, оставить их вдвоем, но боялся пошевелиться, боялся нарушить эту напряженную тишину и сидел, уставив глаза в старенькую скатерку на столе.
— Ну, спасибо за хлеб-соль, — сказал придушенно Суптеля. — Если что надо — скажи. Придем, сделаем.
Старшина говорил спокойно, и только глаза выдавали его.
Они отшагали половину дороги, когда Суптеля спохватился:
— Кисет забыл.
Они встретились глазами. Суптеля понял спрашивающий взгляд Васи, нахмурился.
— Не в службу, а в дружбу, сбегай.
Вася повернулся и зашагал неторопливо, ожидая, что старшина окликнет его и пойдет сам, но Суптеля с раздражением крикнул вдогонку:
— Можешь поживей, нет?
Клаву Вася застал плачущей.
— Я за кисетом, старшина забыл, — смущенно сказал он.
Клава быстро вытерла глаза.
— Возьми. На столе.
Вася взял кисет, потоптался, ожидая, что Клава что-нибудь скажет еще, но она молчала, стоя к нему спиной, и глядела в темное окно.
Вася потихоньку вышел, осторожно прикрыв дверь. Он догнал старшину и молча подал ему кисет. Всю дорогу не проронили ни слова. Возле дома Суптеля сказал:
— Замечаю, жирком стали обрастать. Мысли всякие появились.
Вася удивился: ничего себе — жирком! Работают с темна до темна, еле ноги притаскивают.
— Я не о том, — будто прочитал его мысли старшина. — Я не о теле, я о душе. Душа жирком покрывается. Братва воюет, а мы тут с бабами. Здесь от одной тишины оглохнешь.
Вася вдруг вспомнил Мурманск, тот день, когда они отъезжали сюда. Товарняк стоял на запасных путях. Пока Леха и Андрей курили, Вася смотрел на разбитый и сожженный город, террасами взбегающий на сопки. Сквозили скелеты домов, торчали на пустырях высокие черные трубы. Станция тоже была разбита, и сгоревшее здание вокзала заменял деревянный, наспех сколоченный барак. Туда и ушел старшина за какими-то документами. Вася засмотрелся на льдисто-серый залив, зажатый меж крутых заснеженных сопок, на торпедный катер, вспарывающий спокойную гладь воды, и не заметил, откуда вывернулись немецкие бомбардировщики. Свист идущих в пике самолетов, тяжелые взрывы, захлебывающийся лай зениток оглушили Васю. Казалось, что все бомбы и пули летят в него. Широко раскрыв глаза, он оцепенел.
Его больно ткнули в плечо, в сознание ворвался высокий крик Суптели:
— Грузись! Грузись быстрее!
Сам старшина уже кидал в теплушку мешки с хлебом. Сноровисто и ловко помогали ему Леха и Андрей. А Вася при каждом взрыве приседал, вжимая голову в плечи, и со страхом глядел на небо, где черными коршунами вились самолеты между белыми пухлыми разрывами зенитных снарядов.
— Ты туда не гляди! Ты сюда гляди! — кричал старшина. — Помогай!
Вчетвером они с маху подняли тяжеленную помпу и завалили ее в теплушку.
А к ним уже бежал вдоль состава железнодорожник и кричал сорвавшимся голосом:
— Кончай погрузку! Отправляем! — Слова его потонули в грохоте взрыва, взмахнув руками, как крыльями, исчез и сам железнодорожник. У Васи потемнело в глазах…
Опомнился он уже в вагоне, когда поезд оставил позади горящий город.
Суптеля сидел на сундуке с продуктами и, болезненно морщась, гладил ногу. Поймав вопросительный взгляд Васи, сказал:
— Рано из госпиталя удрал. Думал — на фронт, а тут возись с вами… — Недовольно отвернулся. А у Васи тряслась каждая жилка, и он все еще не мог окончательно прийти в себя, не мог поверить, что вырвались целыми и невредимыми из ужасающего хаоса взрывов и наводящего оторопь свиста идущего в пике самолета.
Леха вздрагивающим от пережитого голосом спросил Васю:
— У тебя в животе бурчит, когда бомбят? — На недоумевающий взгляд Васи с притворно-горестным видом сказал:
— А у меня бурчит. Как бомбежка, так начинает. Даже еще до бомбежки. Как барометр. Небо чистое, а в брюхе музыка — так и знай прилетят. Сегодня с утра гудело.
— Перестань молоть! — сердито оборвал его Суптеля.
— Смолол бы, да нечего, с утра голодный, — не унимался Леха.
— Сейчас дадут нам дрозда! — прервал их Андрей и, побледнев, злобно прищурился на небо.
Вася выглянул в дверь теплушки, и волосы зашевелились на голове: самолеты настигали поезд.
— Без паники! — твердо сказал Суптеля. — Они над Мурманском разгрузились.
— Точно, — подтвердил Леха, приложив руку к своему животу, делая вид, что прислушивается, — молчит.
Самолет с ревом пронесся над товарняком, пулеметная очередь прошила крышу теплушки ровной строчкой. Вася зажмурился изо всех сил. Эшелон резко затормозил, и все полетели на пол. Вася упал рядом с сундуком и больно ушиб руку.