В другой раз папа снял трубку в будний день. «Сейчас вызову плотника, — сказал он маме с упреком. — Давно могла бы сама это сделать». Но мама возразила: «При чем здесь плотник? Чтоб вбить гвоздь, нужен совсем не плотник». «А кто?» — спросил папа. «Тебе нужен свет? Значит, вызывай электрика», — ответила мама.
Весь этот разговор папа держал трубку, и она гудела. «Но я не собираюсь делать электропроводку, — сказал он. — Наше бра переносное, нужен только гвоздь в стене — ну, скажи, при чем здесь электрик?» «По-моему, нам нужен слесарь», — заявила бабушка.
Тут вмешался я. «Да, — сказал. — Нам, нужен слесарь-водопроводчик. Он починит кран в ванной». Уже недели три в ванну день и ночь текла тонкой струйкой вода. «Почему водопроводчик?» — удивился папа, но меня поддержала мама: «Потому что слесарь в домоуправлении чинит только краны».
«Это верно, — согласился папа. — Он плюнет мне в лицо, когда узнает, что я вызвал его вбить гвоздь».
И положил трубку.
Весной зашел спор о том, где проводить отпуск. Папа сказал: «На юг я не поеду. От этой жары я чувствую себя неполноценным кретином». Мама ответила: «И очень хорошо. От своего театра ты иногда выглядишь кретином полноценным».
Папа закричал: «Я сказал, что чувствую себя н е-полноценным, кретином! Запятая была, запятая! Надо слушать интонацию!» — Хотя запятой с первый раз не было, папа ее теперь вставил.
В конце концов он заявил, что ни в какой отпуск вообще не поедет. И когда мама спросила: «Будешь дома слоняться из угла в угол?» — ответил: «Зачем слоняться? Дел много. Найду наконец время вызвать мастера и вбить проклятый гвоздь».
В начале прошлого сезона в наш город приехал на гастроли известный московский актер Корженов. Он и папа вместе сыграли в «Эзопе»: папа играл Эзопа, а Корженов — философа Ксанфа. Им много аплодировали, после спектакля преподнесли обоим цветы, а Корженов, выступив перед зрителями, сказал, что получил огромное удовольствие от игры с таким замечательным партнером., как Савинов.
Домой папа вернулся возбужденный и радостно сказал маме: «Ты знаешь, что он говорит? Он говорит, что есть такие специальные стальные гвозди, которые вбиваются в бетон и не гнутся. Их можно забивать обыкновенным молотком. Он обещал прислать мне дюжину таких гвоздей!»
Мы ждали всю зиму и весну, а он не прислал. По этому поводу тоже вышел спор. Бабушка сказала: «Непорядочно. Один древний перс говорил: «Дал слово — держи его». «Это я тебе сказал», — возразил папа. «Разве? — удивилась мама. — По-моему, так называется одна из статей Кирилла Васильевича».
Бра до сих пор лежит в ванной. И пролежит еще сто лет. У нас в семье никто не способен взять дрель и просверлить в стене дыру. В том числе и я. Неспособность к технике — у нас наследственный признак. И хотя паять я научился довольно сносно, никакой радиотехник из меня не получится. Никаких иллюзий на этот счет строить не надо.
Я не люблю ни книг по этой специальности, ни самой работы, ни разговоров о ней. Я прихожу домой, и бабушка просит: «Расскажи, что у вас сегодня на заводе было?» Я напрягаю память, но ничего интересного вспомнить не могу.
На днях один из ребят рассказывал остальным, как он однажды по ошибке вместо лампы шесть эн два пэ воткнул в схему шесть жэ один жэ, и как потом подключил эту схему к осциллографу, и как
у него глаза полезли на лоб, когда он увидел, какую кривую пишет экран…
Как хохотали над его ошибкой! А когда он сказал, что сначала решил, что у него пробит дроссель, то все чуть не повалились на пол, кричали: «Так если б дроссель, у тебя б верхушки синусоиды срезало!», — а потом один предложил, корчась от смеха: «Ты б еще конденсатор параллельно к лампе подсоединил!»— Тут уж все завизжали от восторга, представляя, что тогда было бы.
Вот такой у них юмор. Свой. И я его совсем не понимаю. Чтобы его понимать, нужно изучить тысячи формул и схем. Я смотрел, как они смеются, и думал: сколько скучнейших книг надо прочитать, чтоб иметь возможность так веселиться!
С каждым днем я все больше задумываюсь над тем, кем же мне суждено стать. Ну, хорошо, говорю я себе, тебе не понравилось работать в Доме культуры, это не для тебя, и в типографии корректором тоже оказалось не для тебя, но вот уже третья работа, и тебе опять скучно. Но, может быть, тебе везде будет скучно — так что же, всю жизнь ты и будешь прыгать с места на место? Ведь есть, наверное, люди, которым не очень нравится их работа, но они все же работают, и не день, не два, а годы, десятилетия, до самой пенсии, и ничего с ними не случается, они даже бывают иногда довольно веселыми, особенно после работы…