– Что оказалось?
– Она беременна от тебя, Ричи?
– Я думал, врачам запрещено разглашать сведения о пациентах, – говорю.
– На такие ситуации запрет не распространяется.
– Какая еще такая ситуация?
– Ради бога! – кричит жирный писклявым голосом, брызжа слюной. Потом вытирает слюну со своих черных брюк.
– Ричи, нам известно, что вы с Тарой часто крупно ссорились. Мы также знаем, что нрав у тебя очень горячий.
– Бешеный, – вставляет жирный.
– Нет.
– У нас есть информация, которая подтверждает твой бешеный нрав. Мы нашли протоколы того дела, когда ты зверски избил молодого человека на дискотеке.
Поворачиваюсь к адвокатше. Та что-то сосредоточенно строчит в бумагах. Ведет себя совсем не так, как адвокаты в телесериалах.
– Для чего вы здесь? – кричу. – Вы ни слова не сказали!
Морщины на лице у фараона стали еще резче. Он выглядит невероятно подавленным.
– Ричи, хочу сказать тебе кое-что перед всеми этими людьми, хотя мне и стыдно признаваться. Была со мной история. Несколько лет назад, Ричи, я сильно выпивал. Сейчас я с этим покончил, но тогда – бывало. Однажды вечером я пришел домой пьяный. Я был женат уже двенадцать лет, у меня было трое чудесных детей. И мы с женой повздорили.
Моя адвокатша перестает строчить и смотрит на него.
– Это все, что я помню, клянусь тебе, – говорит Дейв. Его голубые глаза прожигают меня. – Утром проснулся, жена сидит на кухне. На лицо страшно смотреть, Ричи. Вздулось, распухло. Губа разбита. Под глазами синяки. А я, видит бог, ничего не помню об этом, Ричи, клянусь.
Смотрю на него. А он наклоняется ко мне и сверлит взглядом, словно хочет в душу заглянуть. Оглядываюсь на адвокатшу. На жирного фараона и на того, который в форме. Они все смотрят на меня, и глаза у них как водяная воронка в унитазе.
И в первый раз приходит мысль: «Может, это моих рук дело? Моих?»
9
Нереалистическая природа этих историй (чего не переносят узколобые рационалисты) является важным их компонентом, поскольку делает очевидным, что предмет сказок – это не полезная информация о внешнем мире, но внутренняя жизнь индивида.
– С нашей тетей Тарой что-то не в порядке? – спросила Эмбер.
– Что значит «не в порядке»?
Женевьева, Эмбер и Джози на кухне в «Старой кузнице» пекли шоколадный торт. Зои где-то моталась со своим белым рэпером. Джеку надоело стрелять по крысам, и сейчас он пытался с двадцати ярдов поджечь спички, подвешенные на нитке снаружи двери уличного туалета.
– Она косит и гримасничает.
– Ничего такого она не делает.
– И кожа на ней обвисла, словно лишняя. И она в доме ходит в темных очках.
– Она, конечно, очень худенькая. Хотела бы я быть такой.
– И Зои говорит, что она выглядит как пятнадцатилетняя, что-то с ней не в порядке.
– А ты разбалтываешь. Давай аккуратнее.
– А еще она делает вот так. – Джози полуприкрыла глаза и повела головой, имитируя улыбку.
– Прекратите вредничать, вы обе. По-моему, она очень добра и мила со всеми вами.
– И пахнет она странно, – сказала Эмбер.
– А, это пачулевое масло. Я таким тоже когда-то душилась. Ну-ка пошевеливайтесь.
Во дворе Джек продолжал неудачные попытки поджечь спички издали. Осмотрев дверь, он обнаружил, что пульки застряли в старой мягкой древесине. Дверь выглядела неважно. Он подумал, что ему может влететь от отца за такие вещи. Потом подумал, не выковырять ли пульки перочинным ножиком, пока отец не вернулся с прогулки в Аутвудсе.
Джек был не большой любитель таскаться пешком. Родители за все эти годы много раз брали его с собой в Чарнвудский лес погулять, волокли на Бикон-Хилл или через Брэдгейтский олений парк, обычно в холодину. А до того, как Джек научился ходить, Питер или Женевьева носила его в рюкзачке наподобие тех, в каких носят своих детей индейцы. Он никогда не понимал, чем привлекательно бесцельное хождение. Однажды в споре с отцом заявил: это, мол, все равно что прыгать, не имея перед собой забора или препятствия, или бежать без настоятельной необходимости побыстрей куда-то попасть.
Кроме того, в зыбком пейзаже Чарнвуда маячило слишком много теней. У Джека было раннее воспоминание – настолько раннее, что он порой думал, а вдруг это лишь младенческий сон? Или воспоминание, или сон. Так или иначе, в воспоминании или во сне он сидел в рюкзачке лицом назад на спине Женевьевы, которая шла по лесу. Вокруг – развалы мерцающего темно-голубого сланца, порезанного и расколотого на тонкие слои, так что, вероятно, дело было в Свитленд-Вудсе, через который его много раз гнали в марш-бросок впоследствии.
13