Выбрать главу

Тут можно вспомнить противоречивые, на первый взгляд, слова Христа в Евангелии. С одной стороны, Он говорит, что Евангелие должно быть проповедано по всему миру, всей вселенной (Мф 28:19), а с другой — Но Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле? (Лк 18:8). То есть будет множество информации о христианстве, но вот глубокого личного интереса, глубокой тяги к нему в массах не будет. Не стоит надеяться на какой-то расцвет христианства в информационном обществе.

Впрочем, я не думаю, что будут какие-то ужас­ные гонения, репрессии, вроде тех, какие были в 20–30-е годы прошлого века. Просто потому, что для этого нужна какая-то альтернативная воодушевляющая идея (какой был в то время коммунизм), а откуда ей взяться в обществе потребления?

Поэтому расстрелов и лагерей я не жду — но вот вариант «софт»-гонений, «мягких» гонений вполне возможен. Я имею в виду, что в обществе будет отношение к христианам как к каким-то «фрикам», маргиналам, которые говорят раздражающие вещи, ставят перед социумом онтологические вопросы — жизни, смерти, победы над смертью, а социуму этого не нужно, неприятно. От христиан станут держаться подальше, не будут пускать их в какие-то значимые для общества сферы.

Собственно, уже сейчас очень многие относятся к христианству как к некой экзотике, к некому духовному заповеднику, к чему-то любопытному, но ужасно архаичному. Но это сейчас — а 20-30 лет спустя любопытство уже схлынет, останется только ощущение архаики. Причем ненужной архаики, поскольку практической пользы люди не увидят. Вот потому и ухудшится отношение.

Думаю, это коснется не только христианства, но и всех «авраамических» религий, религий, в которых Бог воспринимается как Личность. То есть иудаизма и в какой-то мере ислама. Напротив, религии, воспринимающие мир как среду, в которой человек должен раствориться (то есть восточные религии), будут все более и более популярными.

В обществе будущего изменится не только понимание личности, но и понимание свободы. Получит развитие та тенденция, которая имеет место уже сейчас, — будут продолжаться ограничения политических и экономических свобод с параллельным возрастанием так называемой терпимости в приватной сфере.

Это вообще характерно для авторитарных обществ: тебе не предписывается, как и что ты должен думать, тебе не предъявляется никаких требований в сфере нравственности, в сфере мировоззрения, но ты обязан быть лояльным власти, обязан быть «полезным членом общества», то есть выполнять свой функционал: соблюдать законы, работать, платить налоги. Пока ты это делаешь, никого не волнует твоя приватная жизнь, где бы она ни протекала — в «реале» или в «виртуальности».

Твои пороки — твое личное дело: можешь ругаться в соцсетях, можешь искать в сети непристойный контент… Пока твоя «приватная виртуальность» не пересекается с интересами государства и крупных корпораций, тебя не тронут.

Однако такая свобода не будет вечной. Дело в том, что чем дальше в будущее, тем больше будет появляться точек пересечения интересов, с одной стороны, частного человека и его «приватной виртуальности», а с другой — государства и крупных корпораций. Ведь частная сфера жизни — это то пространство, к которому приковано внимание человека, на которое направлены его интересы, в котором он самореализуется, которое вызывает у него не меньший эмоциональный отклик, чем, допустим, работа.

А значит, оттуда, из сферы «приватной виртуальности», на человека можно влиять, можно порождать у него те или иные желания, потребности, опасения, надежды, доверие к одному и недоверие к другому. «Приватная виртуальность» чем дальше, тем больше будет становиться средством для манипуляции обществом, в сферу «приватной виртуальности» переместится политическая и экономическая борьба.

А это значит, что степень свободы человека в этой «приватной виртуальности» со временем может резко понизиться.

Разумеется, в обществе будущего неизбежна интеллектуальная рефлексия на тему свободы. Не думаю, что за 20-30 лет возникнут какие-то новые философские или богословские концепции на этот счет, но на уровне массового сознания бурные споры вполне возможны. Скорее всего, усилится утилитарное понимание свободы — как потенциальной возможности достичь желанного уровня благосостояния, или, говоря шире, удовлетворить свои амбиции, осуществить свои мечты. Такое понимание, разумеется, будет несовместимо с христианским пониманием свободы как возможности избавиться от греха, возможности выбрать добро. Такое понимание на массовом уровне будет игнорироваться. Более того — христианское отношение к свободе может восприниматься как заумь, странность, а в худшем случае — и как покушение на свободу в ее общеупотребительном (то есть утилитарном) понимании.

***

Размышляя об обществе будущего, нельзя обойти стороной и те угрозы, какие несут в себе стремительно развивающиеся технологии — не только в информационной сфере, но и в биологической (тем более что эти инновации будут происходить на стыке биологии, медицины и информатики).

Начну с самого простого (в смысле богословской оценки) — с искусственных методов репродукции человека. То есть клонирования или искусственного оплодотворения и взращивания. Мне трудно судить, будут ли спустя 20-30 лет эти технологии поставлены на поток, но ясно, что споры вокруг них ведутся уже сейчас и со временем будут становиться только жарче. Главный вопрос, который неизбежно встанет, — считать ли человеческой личностью ребенка, рожденного подобным образом?

Впрочем, для нас, христиан, тут никакого вопроса нет. Разумеется, это личность! Ведь личность не есть производное от природы. Личность создает Господь в момент зачатия, и странно думать, что если это зачатие произошло искусственным путем, то Он «отойдет в сторонку». Каким бы путем ни появился ребеночек на свет, для нас он — личность, он человек, обладающий всеми человеческими правами.

Но представители других мировоззрений могут смотреть на все это иначе. Собственно, что значит «могут»? Мы говорим о будущем, но это ведь уже сейчас имеет место. О чем говорить, если в наши дни множество людей считает аборт нормальным, допустимым делом, называя ребенка в материнской утробе безжалостным словом «плод», отказывая ему в праве быть личностью! С их точки зрения, если родился — то личность, а за минуту до рождения — еще нет.

Тем более такой подход распространится на искусственное деторождение. Надо учитывать ведь еще и то обстоятельство, что эти репродуктивные технологии дают огромный процент «брака» — по крайней мере, сейчас, и наивно думать, будто через 20-30 лет они станут стопроцентно надежны.

Вполне возможно, что в обществе будущего начнет культивироваться идея, что личность — это только тот, кто выжил, а кто не выжил в процессе взращивания — тот всего лишь «биологический материал», «биологические отходы». Чтобы оправдать это, будет активно использоваться медицинский «новояз», основанный на чисто материалистическом понимании человека. Добавлю, что сюда вполне могут примешиваться коммерческие интересы фармацевтических корпораций. Объявить кого-то нечеловеком, недочеловеком окажется очень выгодным.