«И дым Отечества нам сладок и приятен».
«У нас удивительная страна. У нас не как в Греции «все есть». У нас все может быть».
«Все, соединенное вместе, рано или поздно разваливается».
Бутылка разбилась. Разом лопнула, разлетелась на куски: где — Украина, где — Прибалтика, а где — Бухара или гора Новый Афон, попавшая в «ничейную зону».
Взбирался я на легендарную гору Новый Афон в далеком 1952 году, когда мне было немногим за двадцать. Впервые тогда я оказался у Черного моря, причем — в доме отдыха, который размещался в легендарном древнем монастыре на склоне этой горы, дорогой всякому православному россиянину. Жил в келье на двоих, на пару с коллегой по работе, с которым учились ранее на одном курсе.
Весь день мы болтались внизу, на берегу моря, а порой карабкались по крутым склонам вверх, где располагалось абхазское поселение. Однажды на большую компанию взяли здоровую бутыль местного красного вина «Мочара», но не смогли «прикончить» ее, и тогда два местных старца пообещали сделать это к вечеру за нас. Пытались попасть в знаменитые пещеры, но доступ в них тогда был закрыт (говорили о минах, оставшихся от войны). Выезжали на экскурсии в Сухуми, дивились обезьяннику и тенистому ботаническому саду. А Черное море даже в ноябрьские дни было таким ласковым. Там я понял на всю жизнь, что лучше гор и моря могут быть лишь другие горы и другое море.
Мне повезло: в последующие годы мог плавать снова в Черном море на побережье Крыма и карабкаться там по склонам Ай-Петри. Мог в Железноводске взбираться на Бештау и Железную, а в Пярну и Юрмале — долго брести по мелководью Балтики. В другое время не раз бывал в Гастингсе, Маргейте, Брайтоне, освежаясь студеным Северным морем. Плавал в не менее студеной воде северной Атлантики, посещая Галифакс и Шарлоттаун. А то — мчался на горных лыжах по крутым склонам горного парка Гатино, что под Оттавой, либо — на горном велосипеде по лесистому склону Аппалачей. Пытался испытывать судьбу в высоких волнах Бенгальского залива около Мадраса и в высоченных пенистых бурунах Индийского океана на южной Яве. Расслаблялся на тишайших гладях Китайского моря в Сингапуре, а затем — Яванского моря на Бали и на Ломбоке, а однажды — в сонном спокойствии Тиморского моря на Сумбаве и... снова — в Китайском море. Окунался в воды Средиземноморья, в которых некогда родилась красота божественной Афродиты, ставшей символом Кипра.
Да, чуть не забыл, как наслаждался утренним ароматом высокогорной чайной плантации «Пунчака», что на Яве, около Богора. Плескался также ранним утром в чистейшем высокогорном озере Тобо, возникшем в кратере гигантского вулкана на севере Суматры. Пробирался в горах «Пунчак» сквозь нетронутые джунгли, чтобы увидеть редкостный водопад, а затем свалиться с приступом экзотической лихорадки дэнгэ...
Каюсь, не могу не удержаться оттого, чтобы не перебрать в памяти все эти восхитительные моменты... Я, возможно, похож на рыбака, который взахлеб перечисляет всех диковинных рыбин, что попались на его крючок и даже тех, что сорвались. Однако возвращаюсь к прекрасной, но теперь горем убитой Абхазии.
Ныне это — другая страна, народ которой никак не может вернуться к счастливой или просто нормальной жизни. Вспоминаю непременно об этом теплом крае бывшей «Большой России» глубокой осенью, когда московские рынки наполняются мандаринами из Абхазии с их неповторимым чуть кисловатым вкусом. Как хотел бы, чтобы там вновь воцарился мир, созвучный священной горе Новый Афон!
Позже не одним летом я отдыхал в Крыму. Дважды с женой мы путешествовали туда на своем первом «Москвиче», который однажды отказался затормозить на дорожных серпантинах (называли их «тещины языки»). После долгого пути почти рядом с нами — Феодосия, со склона можно видеть ее окраину, а я, потный и запыленный, лежу под машиной и прокачиваю тормоза, жена нажимает педаль. Но починили, доехали... Какой замечательный Золотой пляж за Феодосией, чистейший песок, чистейшее морское мелководье...
Совсем недалеко — Коктебель с его знаменитым домом поэта, художника, искусствоведа и по сути своей мага Максимилиана Волошина, домом, который был задуман им, по его собственным словам, как «колония для художников, поэтов, композиторов, путешественников, в общем, для бродяг в лучшем смысле слова». Еще до революций 1917 года здесь бывали в разное время Горький, Андрей Белый, Мандельштам, Цветаева, Алексей Толстой, Эренбург, Брюсов, Грин, Петров-Водкин, А. Бенуа... Позже в Волошинский «бесплатный дом отдыха» приезжали многие деятели искусства и культуры советских времен, вплоть до смерти Волошина в 1932 году, после чего дом перешел в руки Союза писателей и позже был превращен в дом-музей. В конце 50-х годов, когда мы бывали в Коктебеле, он, к сожалению, был закрыт.