Несколькими месяцами ранее усилиями многих ученых и консультантов, имевших «выход» на Брежнева через Александрова и писавших ему проекты докладов, сумели включить в один из докладов недвусмысленное признание немыслимости ядерной войны, которая станет катастрофой для всего человечества.
Поворот мыслей «на самом верху» развязал руки советским участникам встречи, в результате чего единодушно было принято заявление, в котором, в частности, говорилось:
«В ядерный век требуется мыслить совершенно по-новому в вопросах войны и мира. Сама мысль о том, чтобы вести ядерную войну, — чистое безумие... Ничто не может оправдать саму ядерную войну, которая была бы величайшим преступлением... Любая концепция ведения ядерной войны в любой ее форме — будь то затяжная или ограниченная ядерная война — нереальна и неприемлема. В такой войне не будет победителя, а сама она означала бы конец нашей цивилизации».
Участники встречи заявили также, что приветствуют заявление советского руководства о неприменении первым ядерного оружия как ответ на их прошлогодний призыв, и выразили надежду на подобные заявления других ядерных держав.
В 1983 году мы вновь собрались в Эдинбурге на свою уже четвертую встречу, но она немного добавила к тому, что уже было сделано. Поворот в мышлении уже произошел и в Москве, и на Западе: благодаря выступлениям многих ученых по всему миру даже самые «упертые» политики начали «сдаваться».
Рассказывая о тех годах, я чувствую острую необходимость напомнить о том, что мы «уже проходили», но успели забыть. Забыть настолько, чтобы отважно, а вернее, отчаянно заявить о своей готовности, если потребуется, первыми применить ядерное оружие.
Да, отчаянный и отчаявшийся человек на все способен, но пристало ли России вести себя так?
Пленительная сладость мемуаров
«Еще одно, последнее сказанье...»
«В действительности все не так, как на самом деле».
«Не чирикай, а то накаркаешь».
Как лягушку, заглотившую в вечерней прохладе стаю комаров, неумолимо тянет квакать на все окрестные болота, так пожилых людей, много повидавших на своем веку, неумолимо влечет к мемуарному жанру. Сам грешен, но постараюсь преодолеть себя и умерить мемуарный зуд.
Начну с оправданий. Оказывается, мемуары полезны в том смысле, что лечат стариков. Я узнал об этом из реплики одного из персонажей веселой сказки Карло Гоцци «Принцесса Турандот», который выразился очень убедительно: «Мемуары — это средство от склероза. Что-то увидел — сразу записал, чтобы не забыть».
В этих словах есть немалая доля правды. Признаюсь, сам я не обладаю крепкой памятью и, зная за собой эту слабость, всегда спешил, когда это было возможно, сделать хотя бы краткие пометки на бумаге.
Дипломатическая работа требует постоянного сбора и обработки информации: уточнения, сопоставления, анализа. Узнал важную новость по радио, прочитал о ней в газетах — находишь нужного собеседника и уточняешь у него какие-то моменты. Затем все это нужно сопоставить и критически оценить, чтобы в итоге получилась относительно цельная и относительно объективная картина.
Часто, выходя с дипломатического приема и садясь в машину, я без промедления доставал блокнот и тезис-
но фиксировал факты, оценки, просто отдельные слова. Думаю, так делают многие. С помощью этих тезисов, как вешек, было легко потом отобразить на бумаге собранную информацию во всей ее полноте. Совсем не то получалось, если начинал вспоминать вчерашний разговор только наутро...
Организованность в делах, отнюдь не присущую по природе размашистой русской натуре, приходится прививать себе постепенно. Со школьных лет приучал себя вести дневники, делать наиболее интересные пометки и выписки из прочитанного. Я сохранил эти простенькие дневники школьных лет, которые смущают меня сейчас наивностью, но также и удивляют подчас здравостью суждений. Тогда было суровое военное время, и мы рано становились взрослыми. Перелистываю эти страницы и переношусь мысленно в дни своего детства и юности.
Долго длится дружба детских лет. Как я уже говорил, первым моим другом с шестилетнего возраста и на всю жизнь был Игорь Учайкин, который ушел из жизни совсем недавно, не дожив двух лет до нового века. Мы жили на одной улице, вместе пошли в школу и, окончив ее, поехали в Москву продолжать учебу в разных институтах (он избрал механический), а затем оба остались работать в Москве. В течение всех десяти школьных лет мы крепко дружили также с Левой Шмаковым, который, выбрав карьеру военного, однако трагически погиб совсем молодым.