Родители ничего не рассказывали об этих годах, и в моей памяти — лишь крупицы сведений.
Так, мне было известно, что около двух лет (в 1919 — 1921 годах) дед был в рядах Красной Армии и, вернувшись домой, вновь засел в своей кузнице. В 1924 году родилась третья дочь, которую назвали Леной — в честь Ленина, которого хоронили в январе того года. Шли годы НЭПа, то есть провозглашенной Лениным новой, либеральной, экономической политики, и дед тогда, поверив, что жизнь налаживается, справил добротный семейный дом.
В 1927 году восемнадцатилетнюю Елизавету выдали замуж за зрелого человека, прошедшего мировую и гражданскую войны, — Михаила Егоровича Семенова из жившей неподалеку большой семьи крестьянина-сапожника (17 детей родила его жена, 11 из них выжили). Жить молодым было негде, и они сняли неподалеку «угол»...
Но вернемся к деду. Семья жила в достатке, у подрастающих Маруси и Лены не переводились наряды и сладости. И это было объяснимо: три здоровых бакурских кузнеца с 6 утра стучали в своей маленькой кузне на окраине города, сразу за рекой Медведицей, отрезавшей от центра восточную часть города, ковали таганки, ухваты, запоры, воротные петли, решетки, колесные обручи (в детстве я любил их катать), оси для телег, подковы...
Город, как-никак районный центр, привлекал по воскресеньям много народу из соседних сел и деревень. Здесь было две базарных площади с торговыми рядами. В выходные шагу нельзя было ступить между десятками подвод (зимой — саней) с разным деревенским товаром. Шла бойкая торговля, а после полудня, перед возвращением домой селяне еще задерживались в городе ради покупок в магазинах и посещений знакомых либо родных. Город и окрестные деревни были крепко связаны, в том числе семейными узами.
К началу 30-х годов город и село стали захлестывать волны грандиозных сталинских планов индустриализации и коллективизации. Здесь-то и пришлось туго Ба-курским — попали они в категорию то ли кулаков, то ли подкулачников. Ну как же: у братьев-кузнецов крепкие дома с подворьями, и корова, и свиньи, и куры, да своя кузница с большим числом заказчиков!
Мне никто никогда не рассказывал, что произошло с моим дедом Петром Ивановичем Бакурским. Его забрали, и куда-то увезли. Семья бедствовала и голодала. Спасаясь от голода, вторая дочь, Мария, «выпорхнула из семейного гнезда», уехала в Москву к родственнице и там прижилась, вышла замуж за строительного рабочего Константина (впоследствии он вырос до прораба, даже участвовал в годы Хрущева в строительстве Кремлевского Дворца съездов). Агафья Михайловна осталась одна с младшей — Леной, которая пошла в школу.
Это были годы моего раннего детства, и что-то смутно я могу припомнить. Более всего — голод 1933 года, который буквально косил подряд города и села Поволжья, и мы, дети, совали в рот все, что хоть как-то напоминало корку хлеба.
Но вот дед вернулся. Он тогда уже и выглядел как дед: худая сгорбленная фигура с огромными цепкими кулаками (их я особенно помню), крупной седеющей и лысеющей головой, серым лицом, на котором выделялись большие темные, пристально глядящие глаза, мясистый нос картошкой и пышные жесткие, как щетка, усы с проседью.
Дед снова стал кузнечить. Братьям и кузницу вернули. Кто-то говорил, что была допущена ошибка. Помню эту бакурскую кузницу: небольшой сруб, покрытый тесом, внутри горн, широкая разболтанная дверь, запиравшаяся на ночь здоровенным амбарным замком. Перед дверью — небольшая выложенная булыжником площадка с коновязью, на которую в разгар лета наступала со всех сторон трава мурыжник, а рядом вырастали мальвы, и в конце лета можно было есть их незрелые семена-
Но наступила новая пора лиха: в 37-м стали забирать по ночам «недобитых белогвардейцев» (в эту категорию попал близкий друг моего отца Дмитрий Мельников, с единственным сыном которого, Валентином, я играл ребенком, мы были погодками) и «агентов мирового империализма» (арестован и сослан сосед Иван Федорович Прокаев, как «мордовский националист»). В эти годы дед начал сильно запивать, запои длились порой несколько дней, а затем он давал зарок и месяцами хмуро колотил молотом в кузне.
К тому времени дед с женой и Леной переехали на другой конец города в дом поменьше. Это было совсем недалеко от дома, в котором мы поселились с родителями в 1934 году. И хозяйство дед стал держать поменьше: корову, десяток кур, поросенка. Жили они скромно, общались в основном с близкими родственниками, неизменно соблюдали все церковные праздники и посты. Все время у них уходило на хозяйство, житейские заботы. Пошатнулось здоровье деда.