В канун 1987 года мне в Сингапур пришло предложение о назначении послом в Республике Индонезия, и я был вызван в Москву для беседы с министром Э. А. Шеварднадзе. От министра, который только что совершил кратковременный визит в Джакарту, я получил развернутые указания о перестройке всей работы советского посольства там и о существенной активизации отношений с Индонезией.
Не стану рассказывать здесь о трех с лишним годах работы в этой интереснейшей стране, наполненных многими событиями, и вновь остановлюсь только на моем познании Америки и американцев.
За период своего пребывания в Индонезии (1987 — 1990 гг.) я был свидетелем смены трех американских послов, в том числе широко известного в те годы Пола Вулфовица, направленного в Джакарту с поста заместителя госсекретаря США. Многие в дипкорпусе тогда гадали, было ли это продиктовано чьим то желанием отодвинуть такого динамичного политика и дипломата от крупных дел в Вашингтоне или же, напротив, — использовать его потенциал для укрепления отношений с влиятельной страной Азии и «третьего мира», ставшей к тому же председателем Движения неприсоединения. Второе было более вероятным и подтверждалось позже напористым поведением Вулфовица в Джакарте.
Что касается меня, то в силу данных мне указаний и собственных убеждений я вел себя активно и организовал визиты в Москву ряда индонезийских министров, в том числе министра иностранных дел, готовил первый официальный визит в Советский Союз президента Сухарто, а следовательно, мы стали сталкиваться с Вулфовицем на узенькой дорожке коридоров власти Джакарты.
Запомнилась острая реакция американцев на организованную нами поездку в Москву для переговоров с Главкосмосом группы индонезийских генералов, которые интересовались возможностью запуска очередного индонезийского спутника связи «Палапа» не американской, а советской ракетой. Американцы все же отстояли свой запуск, но к удовольствию Джакарты сильно сбросили цену.
Должен сказать, что в отношениях со мною Вулфовиц держал себя как хороший спортсмен, и эти отношения были неизменно ровными. Более того, в отличие от своего предшественника и от посла, приехавшего на его замену, Вулфовиц охотно общался со мною. Приходили в гости друг к другу. Он решил освежить свои знания русского языка, который изучал по настоянию отца, будучи еще студентом, и я передавал ему учебники и книжки с адаптированными русскими текстами.
С нашего обоюдного одобрения его сотрудники соглашались на предложения советских сотрудников проводить воскресные состязания по футболу и волейболу. Я не был посвящен в дела работников советских спецслужб, входивших в аппарат посольства, но догадывался о некоторых «играх», которые они вели с такими же работниками посольства США. Любопытно было наблюдать в воскресное утро, стоя на краю футбольного поля, как они, крепкие, мускулистые ребята, сталкивались в схватке за мяч и «меряли» друг друга игровыми приемами, а то и просто многозначительными взглядами...
По возвращении в Москву в 1990 году я работал в МИДе в управлении, которое занималось одно время «планированием политики», затем — «оценкой и прогнозированием политики». Готовили различные проекты и оценочные материалы для Шеварднадзе, а после того как МИД СССР был преобразован в МИД Российской Федерации — для Козырева, который, однако, вскоре стал «хоронить» это направление работы. Меня после шести лет работы послом в двух очень интересных странах Тихоокеанского региона вдохновляют открывающиеся в этом регионе возможности для новой России, а новый и молодой министр, как я узнаю, равнодушно заявляет на своей первой встрече с группой послов этого региона, послов стран АСЕАН, что он не видит, о чем можно с ними говорить. Он был тогда загипнотизирован Америкой и Западом.
Это был тяжелый для меня период. С горечью я наблюдал, как безрассудно сдавались международные позиции моей страны — то Шеварднадзе, то Козыревым. Сдавались в угоду США с нулевым, а то и с отрицательным результатом для России. В начале 1993 года я подал на имя А. В. Козырева заявление о своей отставке, выразив в нем свою глубокую озабоченность пренебрежением к дипломатическим кадрам, которые «стали терять профессиональный экспертный потенциал, да и общий интеллектуальный уровень». Завершил заявление полупримирительной шуткой:«... Возвращая Ваш портрет, я о любви Вас не молю, в моем письме упрека нет, я МИД по-прежнему люблю».