И она, эта лента, натягивается меж колесом и шеей гонщицы, и девушка под этим натяжением откидывается все дальше назад, все еще не выпуская руля из вытянутых прямых рук в перчатках-раструбах, а кардиограмма чуть поворачивается в этом страшном натяге, то сужая, то расширяя параллельные ряды ритмов: пики-провалы, вершины-пропасти...
Стало быть, я уснул.
Потом наступил впускной день, особенно жданный всеми после долгого карантина по гриппу.
С утра я прямо-таки не мог узнать своего соседа. Иван Семенович подмигивал мне, пошучивал, громко напевал. На всю палату он рассказал лихой анекдот на медицинскую тему, а потом еще хлеще - на тему семейную, и хохотал вместе со всеми.
- Друзья мои! - громко ораторствовал он. - Забудем все неприятное, будем думать только о хорошем! У каждого из нас тут свои недуги, и ну их к черту! Не будем же, друзья, расстраивать близких своими временными занудными болячками! Пусть от нашей девятой гвардейской палаты исходит эманация бодрости! Спокойствие близких-превыше всего, согласны, друзья?
Палата загалдела одобрительно.
- Одноглазые, смотреть в оба! - крикнул кто-то от окна.
- А Семеныч-то у нас орел, мужики! - подхватил второй.
- Эманация бодрости, гы-гы!
- Народный трибун!
- Так поступают советские калеки!
- Значит, договорились, друзья?-обрадованно подытожил Иван Семенович. - Ни охов, ни вздохов, особенно в присутствии представительниц прекрасного пола. Девиз наш - бодрость!
Под смешки и шуточки развеселившегося коллектива, довольно мурлыча что-то, сосед мой побрился вслепую, тщательно водя электробритвой по лицу. Затем он придирчиво ощупал щеки и подбородок, освежился одеколоном, удовлетворенно крякнул, вытянулся на койке, а потом повернулся в мою сторону.
- К вам, Саша, у меня особая просьба, - тихо проговорил Иван Семенович,-очень я надеюсь, что не откажете.
- Это по части бодрости и здоровья? - спросил я его с мрачной иронией.
- Да, Сашенька, именно,-кивнул сосед.-Я понимаю, понимаю ваше состояние, дорогой мой. Конечно ж, не до шуточек вам теперь. Хотя-ну голову на отсечение-уверен я, что все у вас будет хорошо!
- Вашими бы устами... - усмехнулся я.
-Ей-богу, Саша, вот увидите!-горячо отозвался Иван Семенович, прижимая к сердцу руку. - Соберитесь с духом, прошу вас, как мужчину прошу, не думайте сегодня ни о чем скверном! Несколько этих впускных часов, будь они неладны! Всего-то чуть-чуть...-закончил он просительно.
- Да в чем дело-то, Иван Семенович?спросил я, раздраженный такой непонятной его настырностью.-Что вы, собственно, так о всеобщей бодрости печетесь?
- Так ведь она сегодня может прийти, Машенька,-тихим криком отозвался Кошкин, приподнявшись на локте. И тоской налились его глаза. - Скорее всего, и придет она. Обязательно придет,-бормотал сосед.-Придет и увидит вас, такого... А ей нельзя видеть чужого недуга, поймите, Александр! Да чтовидеть! Ей и находиться рядом с чужой болью нельзя! Она снимет вашу тоску, а расплатится за это своим сердцем! Устраивает вас это?!яростно шептал он. - Это же Машенька, преемница Геннадия Павловича Соловцева! Она же не может иначе!
Должно быть, вид у меня был настолько ошалелый, что Иван Семенович смущенно улыбнулся.
- Конечно же, трудно это уяснить так сразу, с бухты-барахты... Ишь, набросился на человека, хе-хе... Но, Саша!-страстно произнес сосед. Клянусь вам, вы непременно поймете меня, когда я вам все расскажу! Сегодня же расскажу! А сейчас прошу только об одном: соберитесь с духом, отбросьте мрачные мысли, не печальтесь, пока она тут будет, ладно? И если бы вы еще и посмеялись чуть-чуть, Саша, поулыбались бы, разговорчик бы поддержали. ..
- Да я же ходячий, Иван Семенович, - напомнил я соседу.-Я же и внизу могу погулять, на лестнице покурить, в холле посидеть. Нет проблем.
- А коли кто к вам придет? - обрадованно возразил Кошкин.
- Так я их по дороге и встречу.
- Чудесно, Саша! Погуляйте, родной. Вот и халат ваш. Хороший у вас халат, Саша! А шлепанцы-то где? - засуетился сосед.
Я надел халат, нашарил тапки, присел на кровати, размышляя, не побриться ли на скорую руку.
- Здравствуйте, дорогие болящие! - как раз в этот момент раздался веселый девичий голос, и следом - нестройный и радостный хор ответных приветствий.
- Она, - одними губами шепнул мне Иван Семенович. - Ну!..
Из-за растворенной в нашу сторону двери вышла и остановилась, улыбаясь, девушка в белом халате внакидку, в мохнатом коричневом свитере, в вельветовых брюках. Это была та самая мотогонщица, я мог бы поручиться она. Невысокая, сероглазая, улыбающаяся.
Чуть заметно прихрамывая, Машенька подошла к нашим кроватям.
- Здравствуйте, Иван Семенович,-сказала она, наклоняясь над моим соседом и ласково проводя ладонью по выбритой его щеке. - Заждались? Вот и кончился карантин. Рады?
Кошкин молча поцеловал ее руку.
- А у вас тут новенький? Здравствуйте! - улыбнулась и мне посетительница.
- Новенький, новенький,-оживленно закивал Иван Семенович.-Саша. Временно нетрудоспособный часовщик. Неунывающий молодой человек, весельчак, как, впрочем, и все тут. Саша, познакомьтесь-это Машенька, тоже выходец из здешних палестин. Вот какие красавицы тут водились!
Машенька, засмеявшись, протянула мне руку, я встал, придерживая полы халата, и мы поздоровались через соседову койку.
- А что с вами, Саша? - спросила меня девушка, и по тому, как пытливо она глянула мне в глаза, почувствовалось, что вопрос ее задан не из вежливости, не из праздного любопытства.
- Да ничего с ним особенного! - спешно и бодро вступил Кошкин.
- Полагаю, что ерунда, - сказал я, пренебрежительно махнув рукой. Еще пару-тройку анализов и - к родным часикам. Ну, извините, я вас покину (ох и не хотелось мне уходить!), пойду своих покараулю.
- И с Прохоровым там, не забудьте, партийку в шахматы сгоняйте, подхватил Кошкин. - Он наверняка сейчас в холле...
Никакого шахматиста Прохорова я не знал.
Это была соседова импровизация.
Покивав и поулыбавшись остающимся, я направился к дверям, старательно демонстрируя молодцеватость и подтянутость, насколько это вообще возможно в халате и в шлепанцах.
У дверей я все же не выдержал и оглянулся.
Машенька без улыбки смотрела мне вслед. Губы ее были сжаты, одна бровь напряженно заломилась, лицо посуровело и чуть побледнело, словно бы в эту минуту решала она какую-то сложную, как на экзамене важную, задачу. Иван же Семенович с забытой на лице улыбкой, не бодрой уже, а жалко-отчаянной, тянул, дергал Машеньку за полу халата, точно спеша переключить на себя внимание девушки, помешать этой ее сосредоточенности.
Больше я Машеньки не видел. До самого обеда не возвращался я в палату. Я слонялся, курил, точа лясы с халатниками, и на лестнице, и в вестибюле; я смотрел телевизор и даже, совсем для себя неожиданно, сыграл партию в шахматы с Прохоровым. Действительно оказался такой больничный гроссмейстер, резво прихромавший в холл на костылях с веселым криком: "Ну, кого я сегодня деру, голуби?" Драл он поголовно всех: как уселся за столик, удобно пристроив гипсовую ногу, так уж и не вставал, похохатывая и срамя побежденных соперников.