Потом поочередно были у меня посетители: сначала брат, а потом сослуживица-милая общественница с веселым нравом и самостоятельной судьбой.
И все это время на душе у меня было не то чтоб радостно и безоблачно, но уж, по крайней мере, не сумрачно и не тоскливо, как все дни в больнице. Точно в самом деле вдохновил меня призыв Ивана Семеновича: "Бодрость и еще раз бодрость!"
В таком приподнятом настроении, нагруженный кульками и свертками, возвратился я в палату, в нашу нишу.
Машеньки не было. Иван Семенович читал, отвернувшись к стене.
- Ну, как ваше ничего? - бодро проговорил я ходовое больничное приветствие.
Сосед аккуратно закрыл книгу, положил ее на тумбочку, медленно повернулся и глянул на меня пытливо и грустно.
- Повеселей стало? - спросил он.
- Вашими молитвами, Иван Семенович!
- Кабы моими... - вздохнул сосед. - Не моими, Александр, а ее молитвами... - Он мотнул головой на то место, где давеча стояла Машенька. Эх, не успели вы уйти, Александр! Минутой бы раньше... А впрочем...махнул он рукой. - Разве ж ей уберечься? Не вы, так другой, не другой, так третий. Преемница. ..
Сосед замолк.
Меня покоробили горестные недомолвки Ивана Семеновича. Опять он меня упрекает.
Утром ему мое плохое настроение не нравилось, теперь вот хорошее не устраивает. Емуто что?
- Не обижайтесь, Саша,-мягко проговорил сосед в ответ на мое неприязненное молчание. Он коснулся меня рукой.-Конечно, я не прав. Я же вам ничего еще и не рассказал, вы же не в курсе... Садитесь-ка, дорогой мой. Это не совсем обычная история, а вернее-совсем необычная. Кубасов вот, Гриша наш, не желает верить, фантастом меня называет, мистиком. А какой же я, к дьяволу, мистик? Вам, наверное, доводилось слышать, что в нашей больнице неожиданно умер посетитель? Стоял, понимаете, разговаривал, упал и умер. Слышали? Случилось это пятнадцатого августа, а был это мой друг. Вы знаете, что такое подвижник? В первозданном значении этого понятия? Ну так вот, Саша, этот человек-..Геннадий Павлович Соловцев-и был избран судьбою на подвиг. Избран и обречен. Слушайте же...
Все, о чем пишу я дальше, суть изложение рассказа Ивана Семеновича о его необыкновенном друге. Рассказанное Кошкиным поразило меня и послужило причиной нашего с Иваном Семеновичем душевного сближения, а потом и дружбы. Память о Геннадии Павловиче вскоре стала общим нашим достоянием, а поиски доселе неизвестных фактов биографии этого человека - нашей общей заботой.
Кошкин был знаком с Геннадием Павловичем немногим более двух месяцев, со дня первого посещения тем кошкинского треста озеленения и до последнего рокового августовского дня в больнице. И как же корил себя Иван Семенович, что мало он расспрашивал, плохо запомнил. Не вернешь теперь, не проживешь тех дней сызнова!
Все, что в наших силах, сделали мы с Иваном Семеновичем, собирая воедино крупицы фактов: мы отыскали и опросили десятки людей, мы уточнили хронологию событий, и, хотя многое нами упущено, нет никого на свете, знающего больше нашего о жизни Геннадия Павловича, о ленинградском, по крайней мере, периоде его жизни, его деяний.
Что касается самой природы поразительного качества Геннадия Павловича, то разобраться в этом мы с Кошкиным оказались бессильны. Может быть, изложенное мной и натолкнет кого-то на верную мысль, да впрочем - так ли это важно?
Глава 1
Квартирное предисловие
- Вот так-то, Коленька! Логично? Логично, спрашиваю, Никола? И выходит что? И выходит, мягкая ты душа, что Дрикулов твой - карьерист и сволочь, что ясно и без всяких доказательств. Да ты, я знаю, просто так уперся, из чувства противоречия. А? Меня только расстраиваешь. Так-то, Колюня. Тьфу! Да ну его, Колька, к дьяволу! Буду я еще из-за такого хрюнделя расстраиваться! В отпуске я или нет, скажи ты мне, Коля?
- В отпуске, Игорек, в отпуске.
- Ну и наливай, коли в отпуске. Надо жечас сидим, а еще и первой не оприходовали. Либо мы пьем, Коля, либо ушами хлопаем. Третьего не дано. Тертум нон... как его? Ну, словом, не дано, и точка! Логично?
- Логично, Игорек, логично.
- А логично, так и давай!
.. .Так вот душевно беседуя, сидели за столом приятели-сослуживцы, инженеры-теплотехники Игорь Николаевич Богучаров и Николай Петрович Липков. Поскольку оба они в нашем рассказе лица эпизодические, то и описывать их подробно нет нужды, тем более что никакими выдающимися чертами ни тот ни другой не обладали, - инженеры, каких каждый встречал в жизни не один десяток, зрелые мужчины, где-то за тридцатилетним рубежом.
Сидели они у Игоря Николаевича на кухне в отсутствие его жены - Анны Сергеевны, Анечки, трудящейся женщины, и кстати, самое бы ей время и вернуться с работы.
- А когда Аня должна прийти, Игорек?
- Анка-то?-отозвался хозяин квартиры. - Анка - в полседьмого, как обычно. А что?
- А то, что неудобно все-таки: придет она с работы, а у нас тут сыр-бор. Бутылки, тарелки, кожура всякая... Некрасиво, знаешь ли. Давай, Игорек, аннулируем все это безобразие до нее...
- Да ты что? - возмущенно откинулся на стуле хозяин. - Ты что, Анку мою не знаешь? Свой же человек! Тем более у меня отпуск. И за картошкой я сходил, рюкзак вон целый припер. Придет и сама с нами посидит. Это ж Анка! А вообще-то, ты прав, Колян,-пригорюнясь, закивал головой Игорь Николаевич.-Прав ты, брат... И-эх! Вкалывают они, ох как вкалывают! Стараются для дома, для семьи... С меня что за польза? Справедливо это, Никола, я тебя спрашиваю?
- Где ж справедливо, Игорек!-горячо отозвался тот.-И моя Раиса... Давай-ка, брат, за них!
- За них! За мамочек!
Стопки были подняты со звоном и расплескиванием, но выпить коллеги-теплотехники не успели, ибо в этот миг и грянул звонок.
Он грянул и продолжал звенеть непрерывно.
- Мамочка!-определил Игорь Николаевич и опустил стопку на стол.-Анка! Иду, иду! - вскричал он, выбираясь из своего узкого места меж столом и холодильником. - Чего звонит, чего трезвонит... Иду же! Анечка, Анюта, Неточка моя Незванова... Да открываю же!
Трезвон оборвался, лязгнул дверной замок.
Насторожившийся Николай Петрович по радостному вскудахтыванию приятеля "мамочка" и "Анечка" удостоверился, что действительно вернулась с работы хозяйка квартиры.
Удостоверившись же, он быстро допил свою порцию, перевернул стопку дном вверх и на всякий случай приготовился к неприятностям, ибо знал абсолютную нетерпимость Анечки к таким вот самодеятельным пиршествам. Да и вообще, по его мнению, характер у Игоревой жены был - не ах.
- Анечка! Золотце мое рыженькое!умильно гудел муж в прихожей.-Труженица ты моя дорогая, красавица ты моя! Господи, и арбузы-то она притащила, и сумищу этакую! Как ты все это доволокла? Что ж ты молчишь, лапушка? Да Коля тут, Никола. Сидим, понимаешь, с ним, тебя ждем... Да что ты все время улыбаешься, как блаженная, Анка?.. Что с тобой? Коля!-заорал вдруг Игорь Николаевич. - Иди сюда скорее!
Обеспокоенный выкриками, приятель выскочил в прихожую и остолбенел: у самой двери, привалившись спиной к стене, стояла Анна Сергеевна, невысокая, хрупкая женщина, стояла она под таким неестественным углом, что, кабы не стенка, она неминуемо бы рухнула навзничь. Но отнюдь не эта поза Анечки поразила выскочившего гостя, нет. Лицо женщины было запрокинуто, на губах застыла странная, действительно какая-то блаженная улыбка, а глаза, невидяще устремленные куда-то выше вешалки, влажно сияли.
Около жены с жалостливым кудахтаньем суетился Игорь Николаевич.
- Что с тобой, Анечка? Что, золотце? Можешь слово-то вымолвить, можешь? Ну, спроси хоть ты ее! - крикнул он приятелю.
Николай Петрович бестолково засуетился рядом.
Анечка, вдруг очнувшись, осмысленно глянула на приятелей и засмеялась. Она легко откачнулась от стены и выпустила из рук принесенное. Сняла плащ, бросила его в простертые руки мужа, коротко и повелительно кивнув на вешалку.