А быть может, личность не имеет для природы никакого значения и важно лишь то, что остается в генах? Абсурд! Со дна моей памяти, моего существа поднялась ненависть к судьбе, безмолвно завещанная предками. Я подумал о людях, о моих братьях по несчастью. В какую тьму мы ввергнуты матерью-природой с самого дня рождения! И только одну свечу — разум — она дала нам в странствиях по лабиринту: то ли сжалившись, то ли потому, что не могла не дать. И он служит нам и слабым огоньком и компасом в стране, где север и юг условны и где путь из тьмы не обязательно является путем к свету.
А мною ли природа дала другим своим созданиям — животным, кроме бессмертной муки? Мне страшно захотелось погладить лошадь с выпирающим каркасом ребер, впряженную в тяжелую телегу. Такую конягу я видел когда-то на картинке.
Так я утешал себя, отвлекался, юродствовал — лишь бы не думать о своей личной вине. Ведь это я, а не природа, вовлек Майю и других людей в опыт, который не был достаточно подготовлен. И я должен нести за это ответственность.
Опять юродствую — ответственность. Прикрываюсь красивыми словами, когда надо действовать, искать выход, подавить в себе боль, отчаянье, страх и вспомнить цифры, схемы реакций…
Вот так сквозь весь хаос путаных мыслей пробилась и оформилась одна, очень простая и четкая; надо взять себя в руки. Ока приходила ко мне всегда как спасение. Может быть, именно поэтому я и слыл волевым человеком.
Я выбросил из головы все ненужные сейчас воспоминания: название книги, картинку, слепую ненависть. Насильно, как воду по трубам, смывая накипь, погнал по нервам приказ спокойствия. И стал иным человеком — не таким, каким знал себя сам, а каким знали меня другие. И каким, возможно, я и был на самом деле.
Я взял у профессора показания электронного диагноста и отвез их в институт. Оттуда позвонил в Объединенный центр космической биологии, которым руководил Степ Степаныч. Мне ответили, что директор сейчас в Лунном филиале, и посоветовали, как с ним связаться. Затем я вызвал по видеофону Юру и попросил его поскорее прибыть.
Теперь каждая минута моего времени была рассчитана и предназначена для действия или для обдумывания его. Через несколько дней перерождение захватит настолько большие участки, что будет уже поздно спасать организм.
Это оставшееся время сверкало в моей памяти, как светящееся табло на спортивных соревнованиях.
Пока прибыл Юра, я успел задать программу вычислителям. Я вытеснил из своего мозга боль и растерянность, и все же их место не было заполнено.
Оставалась сосущая пустота. Дело в том, что у меня не было уверенности, а обманывать себя я не умел.
Вычислители рассчитали развитие болезни на ближайшие двадцать шесть часов.
Теперь я видел врага в лицо.
— Я вызову Первый медицинский, — деловито предложил Юра, выслушав сообщение. В его прозрачных глазах блестело все, что он хотел бы скрыть. У них сильны биофизики. Потом моя лаборатория начнет поиски среди нуклеопрепаратов. Ты возьмешь на себя остальное, идет?
Я внимательно посмотрел на него. Он уже успел по-настоящему успокоиться — так же как и я. То, что случилось с Майей, угрожало нам всем, и это придавало спокойствие в борьбе. Ничего другого нам не оставалось.
Я ответил на вызов видеофона. На экране показалось овальное сооружение с антеннами, полупрозрачными круглыми окошками, за которыми что-то мерцало и пульсировало.
— Кто меня вызывает? — спросил я.
— Вас вызывает ДАКС, — послышался знакомый голос, но на экране застыли все те же аппараты.
Я не мог вспомнить, как расшифровывается ДАКС, что это за организация, и у меня не было времени решать головоломку. Поэтому я еще раз спросил:
— А кто говорит от имени ДАКСа?
— От имени ДАКСа говорит он сам, — четко прозвучал ответ.
Я вспомнил человека, умершего свыше тридцати лет назад. Этот голос принадлежал ему. Я понял, как расшифровывается «ДАКС»-двойник Артура Кондратьевича Степанова.
Он сильно изменился за несколько лет: достроил у себя блоки памяти, переделал отдельные узлы, создал новые органы-аппараты.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровался я, вспоминая, что ДАКС выступает консультантом по вопросам синтеза белка.
— Здравствуйте, мы давно с вами не виделись, — ответил он. — За это время вы почти не изменились. Отрадно.
— Но моя жена… — начал я, не зная, как лучше сообщить о случившемся и попросить помощи. — Я уже все знаю, — проговорил ДАКС. — Получил результаты анализов и заключение от электродиагноста. Что вы предпринимаете?
Он тактично облегчал мою задачу и устранял смущение, сразу же показывая, что не интересуется интимной стороной дела, оставляет это людям.
Я рассказал о том, что уже успел сделать. Он одобрил мои действия, обратил особое внимание на необходимость исследования энергетического состояния пораженных участков.
— Может быть, использовать узел «С» для того, чтобы послать сигналы, прерывающие болезнь? — предложил он. — Я подберу полный код сигналов восстановления клетки, и вы пустите их через узел «С» на перерождающиеся участки. До свидания.
Экран видеофона погас. Я опустился в кресло и пребывал в оцепенении.
Неужели все решится так просто? Чувствовал свое тело, дрожь мускулов левой руки, пульсацию артерии на виске. Так же слабо в моем усталом мозгу начала пульсировать надежда. Я забыл о неприятном чувстве, которое когда-то у меня вызывал ДАКС. Сейчас он мог спасти мою жену — этого было достаточно…
Я вспомнил символическую фигуру Артура Кондратьевича, как бы уходящего в своего двойника, его спокойную, добрую улыбку. Мне начало казаться, что он передал двойнику не только модель своего мозга, но и чувства, например расположение ко мне.
Когда приехал Степ Степаныч, болезнь Майи уже начала отступать. Я услышал зычный голос, заполнивший коридор института, и поспешил навстречу. Степ Степаныч шагал вперевалку, покрякивая, излучая озабоченные улыбки и разгрызая на ходу орешки-шуточки. Он выглядел помолодевшим, лицо покрывал темный загар, седина совершенно исчезла. Стиснув меня в медвежьих объятиях, приговаривал:
— Здравствуй, здравствуй, брат! Наконец он отпустил меня, слегка отстранив. В это время из кармана его куртки появилась блестящая голова с усиками. Она взглянула на меня изумрудным глазом.
Степ Степаныч уловил мой взгляд, сунул руку в карман и вытащил миниатюрный карманный автомат. Такие кибернетические игрушки теперь были у многих людей. Их дрессировали, вырабатывая условные рефлексы, обучали, а затем они выполняли всякие мелкие поручения.
— Ее зовут Рита, — сказал Степ Степаныч. — Эта кибернетическая черепашка умеет причесывать меня, отлично выводит пятна на одежде, производит несложные расчеты. Хочу сделать ее еще спортивной болельщицей.
Кибернетическая Рита поползла по куртке Степ Степаныча: ей, видимо, что-то не понравилось и она поспешила к карману. Рита ползла забавно, с короткими остановками, замирая, как будто ей что-то могло грозить.
— Расскажи, как живешь, — попросил Степ Степаныч. Я начал рассказывать, а мысль почему-то возвращалась к «черепашке», сидящей в кармане моего давнего приятеля.
Прибежал Юра, с лета остановился, приглядываясь к Степ Степанычу.
Несколько секунд они стояли молча, и худощавый Юра выглядел действительно «этакой скелетиной с ушами», как его дразнили, на фоне могучего Степ Степаныча. А затем «смешались в кучу кони, люди», затрещали Юрины кости в горячих объятиях, и я вспомнил, что они не виделись почти два года.
Я рассказал Степ Степанычу о случившемся. Втроем мы прошли в комнату к Майе. Она сразу заулыбалась, села на постели, протянула навстречу обе руки. Короткие рукава легкой кофточки затрепетали; я заметил легкую припухлость на левой руке, в месте вливания. Подумал, что всего этого, мимолетного, нельзя воссоздать ни в каком двойнике: ни кибернетическом, ни биологическом.