Некоторое время они ехали молча, И каждый раз, переходя с эскалатора на эскалатор, Валерий Павлович брал Виту за руку. Его пальцы были сухими и горячими, как будто он болен и у него высокая температура.
Когда подошли к Витиному дому и дверь автоматически открылась, Валерий Павлович на миг задержался у порога, словно не решаясь входить…
Их встретила мать Виты — маленькая круглолицая женщина с такими же, как у дочери, пушистыми рыжими волосами. Она изумленно уставилась на незнакомца:
— О, у нас гости!
Женщина присмотрелась к Валерию Павловичу, и ей начало казаться, что она его не раз видела. Но когда? Где?
— Ксана Вадимовна, — представилась женщина.
— Валерий Павлович, — и сразу же отвел глаза. «Где я его видела?» — пыталась вспомнить женщина. Сначала ей показалось, что это кто-то из сослуживцев мужа. Но тогда бы она его помнила, как помнит всех, кто имел отношение к Антону, к ее Анту. За эти несколько минут она изрядно потормошила память, но ничего не добилась. А когда успокоилась, память сама легко, как вода, соломинку, вытолкнула наверх воспоминание. Фойе театра. Выставка картин молодых художников. Она тянет мужа за руку: лАнт, да пошли же! Третий сигнал!» А он смотрит на картину, написанную звучащими красками. На ней из тьмы выплывает лицо с заостренными чертами, яростно устремленное вперед. Ант сказал ей тогда: «Вот каким мне бы хотелось быть». Жена искоса взглянула на его полное доброе лицо с чуть оттопыренной губой и улыбнулась про себя: «Мальчишка!» А теперь она видит перед собой тот же портрет, но оживший, «Может быть, художник писал его именно с этого человека? Невероятно…»
— Мама, а меня Валерий Павлович приглашает с собой в Прагу! — не замедлила сообщить девочка. — Он летит туда в тот же день, что и наш класс.
— Вот вы там и увидитесь, — сказала Ксана Вадимовна, не вдумываясь в слова дочери. Она смотрела на гостя и думала: «Как будто сошел с того портрета. Это лицо… Его мне уже не забыть. Только теперь я, кажется, понимаю, что нашел в нем Ант. Но оно слишком подвижно: так быстро меняет выражения, что их невозможно уловить…»
— Мама! — нетерпеливо напомнила о себе девочка. — На экскурсию меня не берут, если не извинюсь перед Колей.
— Что случилось?
— Я ударила его.
— И не хочешь извиниться?
— Ни за что! Он сказал, что герои — дураки, а трусы — умные. И что их называют по-другому потому, что это выгодно другим.
— Надо было объяснить, — попыталась успокоить дочь Ксана Вадимовна.
— Кому? Кольке? — Девочка сказала это так выразительно, что мать невольно улыбнулась, а потом ей пришлось хмурить брови, чтобы показать, что она осуждает дочь.
— Несчастный человек ваш Коля. Жизнь у него будет неинтересная, если он не изменится, — проговорила, входя, пожилая, но еще крепкая женщина с цыганскими глазами. Ее короткие черные волосы были так причесаны, что казались растрепанными. — Я — Витина бабушка, — сказала она гостю и опять обратилась к Вите: — Наверное, над ним следовало просто посмеяться.
Она многозначительно кивнула гостю, показывая, что за всем этим скрывается еще кое-что невысказанное. Но Ксана Вадимовна нетактично спросила:
— Это ты из-за отца?
Девочка напряглась, как струна.
— Мама права. В таких случаях лучше не примешивать личного, — поспешил Валерий Павлович то ли объяснить что-то девочке, то ли выручить Ксану Вадимовну.
Вита подчеркнуто отвернулась от гостя.
«Этого она еще не поймет, — с сожалением подумал он. — До этого еще слишком много синяков впереди».
— Вот видишь, доченька… — попыталась начать повое наступление Ксана Вадимовна, но Вита решительно тряхнула головой:
— Я не извинюсь перед ним. Ни за что!
— И не надо, — неожиданно поддержала ее бабушка. — То, что мы тебе сказали, — это на будущее.
Ксана Вадимовна пожала плечами и вышла из комнаты.
Вита украдкой посмотрела на гостя: как он реагирует?
Все-таки ей очень хотелось поехать в Прагу. Гость сидел в кресле сгорбившись, опустив голову. Но Вита видела, что его глаза улыбаются.
— Прошу всех к столу! — послышался голос Ксаны Вадимовны.
Они прошли в столовую, где на пультах перед каждым креслом горели лампочки синтезаторов.
— Я уже ввела программу. Оцените мое новое меню, — сказала Ксана Вадимовна гостю.
— Спасибо, но я не хочу есть, — отчего-то смутился он.
— Ну немножко, немножко, только попробуйте. Прежде чем Валерий Павлович успел опомниться, перед ним оказалась тарелка с салатом. Люк синтезатора был еще открыт, значит, сейчас появится еще одно блюдо. Но тут длинный палец гостя нажал на стоп-кнопку. Индикатор погас. Ксана Вадимовна удивленно повернулась к Валерию Павловичу. А он как-то уж очень беспомощно развел руками и проговорил:
— Но я совсем не хочу есть.
Бабушка, не отрывая от него своих быстрых антрацитовых глаз, нахмурила брови. По ее лицу было видно, что она о чем-то напряженно думает.
Валерий Павлович скользнул по ней взглядом. «Надо ей помочь. Пожалуй, это неплохой выход для всех нас». И он подсказал ей мысленно; «Да, ты не ошибаешься. Именно поэтому я кажусь вам странным, именно поэтому мне не нужно есть».
— Извините, — обратилась бабушка к гостю и повернулась к Ксане. — Можно тебя на минутку? Поможешь мне… (Последняя фраза была сказана специально для гостя.)
Женщины вышли в другую комнату, и здесь бабушка. с упреком произнесла:
— Не приставай к нему. Разве ты еще не поняла?
— Что я должна понять?
— Ты не заметила в нем ничего необычного?
— Какой-то он странный…
— «Странный»… — протянула бабушка. — Это нам он кажется странным. А мы ему?
Ксана Вадимовна непонимающе пожала плечами. Ее жест означал; всегда ты что-нибудь придумаешь…
Бабушка посмотрела на нее долгим раздумчивым взглядом, покачала головой: «И как вы только уживались с Антоном такие разные?» В ее памяти тотчас появился сын. Стоило тихонько позвать — и он всегда приходил, и она могла с ним беседовать. Но сейчас она не звала, а он все равно пришел.
Удивительно. Возможно, никто другой не нашел бы здесь ничего удивительного, но мать знала: что-то случилось. А что могло случиться, когда Антон погиб три года назад? Значит, что-то еще должно случиться…
Она с тревогой подумала о Вите. Можно ли ее отпускать вдвоем с этим?..
В ее голосе сквозило раздражение, когда она сказала невестке:
— Неужели ты не догадалась, что это синтегомо, сигом. Так, кажется, их назвали. Ты ведь видела таких существ недавно по телевизору.
Говорили: «Первый шаг в будущее человечества, великий эксперимент» и еще разное…
Ксана Вадимовна вспомнила, выругала себя: как же сразу не признала?
Этот мощный лоб, глыбы плеч, в которых, наверное, спрятаны какие-то дополнительные органы. Человек, синтезированный в лаборатории.
Сверхчеловек по своим возможностям. И все-таки и тогда и теперь она воспринимала сигома скорее как машину, чем как человека. Читала, что эти предрассудки сродни расовым, глупое человеческое высокомерие, умом понимала, а сердцем не могла принять.
Возмущалась, когда услышала, что уже многие из первых сигомов станут врачами.
Думала: «Какой же это человек согласится, чтобы его исследовал сигом? А если тот решит, что слабое создание недостойно жизни? Бедняги сигомы — им не так-то просто будет заполучить первых пациентов…» И вдруг сигом у нее в гостях! Ну конечно же, ему не нужна еда — он ведь заряжается через солнечные батареи и еще какие-то устройства, энергию копит и хранит в органах-аккумуляторах. Но что ему здесь понадобилось?
Ей стало не по себе, когда вспомнила: он хочет, чтобы Вита ехала с ним в Прагу. Может быть, он замышляет ее исследовать, как подопытное животное?
— Никуда Вита с ним не поедет! — решительно сказала Ксана Вадимовна свекрови.
— Но какие у нас основания не доверять ему? И девочку обидим, — ответила свекровь. И в то же время она думала: «Может быть, так лучше. Ведь не зря у меня появилось предчувствие…»
— Ты всегда любишь возражать, мама, — с упреком проговорила Ксана Вадимовна.