— Но почему ты хотел быть таким, а не прежним?
«Я не могу ей сказать всего, — подумал он. — Это бы оскорбило и опечалило ее и любого такого же человека, как она».
— Мне нужно было поставить Опыт, а в прежнем облике я не мог этого сделать. Не хватало ни объема памяти, ни быстроты мышления, реакций, ни органов защиты и контроля. У меня было только две сигнальные системы, а теперь их у меня пять. И еще система Высшего контроля.
Сигом вспомнил, как когда-то давно — тогда он был человеком — на спутнике погибал его друг, прижатый обломком радиотелескопа, а он не мог прийти на помощь, не мог поднять руки. У него шла носом кровь, в голове как будто скрежетали жернова, размалывая память. Он проклинал свою слабость и это дьявольское вихревое вращение, возникшее по неизвестной причине. Сквозь скрежет жерновов пробивался вопль: «Помоги!» Потом затих…
Сигом провел рукой по волосам Ксаны, по ее щеке, по шее.
Пальцы наткнулись на морщины. Он вспомнил, как она всегда панически боялась старости. Боль проникла в его сознание, он взял руку Ксаны и осторожно сжал.
— О чем ты думаешь? — спросила она.
— О тебе.
Он думал:
«И она спрашивает, почему я решил стать другим. Вся беда в том, что ей нельзя объяснить — надо, чтобы она почувствовала. А это почти невозможно. Конечно, я мог бы включить усилители и внушить ей. Но я ведь запретил себе в отношениях с людьми использовать преимущества перед ними. И правильно сделал. С ними я должен быть человеком — ни больше и ни меньше. В этом все дело… Мать, наверное, уже встала. Поймет ли она? Когда-то я рассказывал ей, что лимиты человеческого организма исчерпываются раньше, чем мы предполагали; что если человек хочет двигаться вперед, ему придется создать для себя новый организм — с другим временем жизни и возможностями Она соглашалась со мной. Но тогда я был прежним Антом. За три минуты до начала Опыта придется переключить систему Высшего контроля только на энергетическую оболочку. Важно еще все время контролировать температуру в участке «Дельта-7»…
— Поедем сегодня к морю? — спросила женщина, с замиранием сердца ожидая, что он ответит. Прежний Ант очень любил море.
— Замечательно придумала, — ответил сигом. — Я понесу тебя. Помнишь, на Капри ты просила, чтобы я понес тебя в воду, а то ты боишься замочить ноги?
Впервые за эти два дня, с тех пор как она узнала правду, ей стало по-настоящему легко, будто все страшное уже позади. И она пошутила:
— Ты понесешь всех троих, всех твоих женщин? До самого синего моря?
— Конечно, — сказал он, — Я домчу вас по воздуху быстрее гравилета.
— А знаешь, сколько мы весим втроем? — продолжала Ксана, думая, что он тоже шутит.
— Во всяком случае меньше тысячи тонн…
— А ты можешь переносить тысячу тонн?
— Да. И больше, — ответил сигом, и она поняла, что он не шутит. Он опять стал для нее чужим, Ксана замолчала, невольно отодвинулась.
Прозвучал мелодичный звонок, «Вита», — подумал сигом и радостно улыбнулся.
— Войдите, если не Бармалей! — воскликнул он, закрыв лицо руками и растопырив пальцы.
— Папка! Папка! Ты опять за старые шутки! Но мне ведь уже не три года, запрыгала Вита и погрозила ему, Сигом услышал голос матери:
— Доброе утро, дети!
Она вошла своей быстрой молодой походкой, и Ксана пытливо смотрела на нее: «Неужели она ни разу не задумалась над тем, что же в этом существе осталось от ее сына? Неужели ей легче, чем мне?»
— Мама, — сказал сигом, — мы с Ксаной договорились: сегодня все вчетвером летим к морю.
— Ура! — закричала Вита и обеими руками обняла шею сигома. Ее глаза блестели от восторга. — И ты понесешь нас, как тогда меня? Идет?
— А ты будешь послушной? — спросил сигом.
— Не буду!
— За правдивость наперед снимаю половину вины, — торжественно проговорил сигом и почувствовал руку Ксаны на своем плече.
— Хватит баловаться, Ант. Как маленький…
Прошло два дня…
— Мне пора.
«Что еще сказать им? — думал сигом, не глядя на мать. — Только бы она не заплакала…» По небу тащились гривастые тучи.
— Ты скоро вернешься? — спросила Вита.
— Да. — Добавил: — Честное мужское слово.
Никто не улыбнулся.
«Что сказать матери? Ей тяжелей всего…» Ничего не мог придумать.
Тучи тащились по небу бесконечным старинным обозом…
— До свидания, сын. Желаю тебе успеха во всех делах, — Ее голос был спокойным, и слово «сын» звучало естественно. Он понял, что мать приняла его таким, как есть, и не терзалась вопросом: что осталось в нем от того, кого она родила? Мать не смогла бы постигнуть его превращения логикой, не помогла бы ей эрудиция. Что же ей помогло?
«Пожалуй, это можно назвать материнской мудростью, — подумал он. — Оказывается, я не знал своей матери».
— До свидания, — сказал сигом, обнимая всех троих и уже представляя, как сейчас круто взмоет вверх, пробьет тучи и полетит сквозь синеву.
— Будь осторожным, Ант, — робко попросила Ксана. — Ты отчаянный. Ты опять…
Не договорила. И это невысказанное слово повисло между ними, как падающий камень, которыи вот-вот больно ударит кого-то…
«Ксана боится за меня, как и тогда. Она даже забыла, что я стал неуязвимым. Значит, я для нее — прежний Ант… Смерть… Когда-то мы так свыклись с этим несчастьем, что оно казалось неотделимым от людей. Но и тогда мы боролись против нее. Мы сумели обессмертить голоса на пластинках и магнитных лентах, облик — в скульптуре, портретах. Мы создали бессмертную память человечества в книгах и кинофильмах… Так мы научились понимать, что же в нас главное и что нужно уберечь от смерти…»
Ант улыбнулся, будто поймал слово-камень и отбросил его прочь. Он сказал:
— Если я опять погибну, то опять вернусь…
ДЕЛО КОМАНДОРА
Научно-фантастическая повесть
«Ну что ж, пусть войдет, — подумал Кантов. — Пусть входит. Все равно… Только странно это звучит — следователь-защитник. А, все равно…» Нет традиционно-пристального взгляда. Нет многозначительности в твердо сжатых губах. Нет того, нет этого… Нет, нет, нет…
Следователь-защитник согнулся, иначе проткнет головой потолок. Высота комнаты — около четырех метров.
«Он из этих, — думает Кантов и чувствует, как просыпается ярость. — Я никогда не требовал по отношению к себе особого такта. Но в этом случае они бы могли догадаться…» Густой голос, четкое произношение:
— У вас есть ко мне вопросы?
— Просьба, — говорит Кантов. — У меня есть просьба. — Я уже понял. Вам назначат другого защитника. Но я мог бы ответить на ваши вопросы.
— Что успели выяснить в моем деле?
Секунда молчания. Но и она сказала о многом. «Ничего хорошего, — думает Кантов. — У этого существа реакции мгновенны. Он бы ответил сразу».
— Первый случай отмечен двадцать седьмого апреля у человека, с которым за двенадцать часов до того беседовал ваш штурман…
Он уловил сомнение Кантова и рассеял его:
— Установлено точно.
Кантов вспомнил экраны в мелких пятнышках, голубые капельки, повисшие на крестиках делений. Одна камера очищения, другая, третья. Энергетический душ, ионный, конициновая ванна, магнитный фильтр… А за стенами корабля — зеленые травы, пахнущие травой, и леса, шумящие по-лесному… Но он не выпускал своих ребят, он гнал их из одной камеры в другую. А теперь этот говорит… Какого черта?!
Гневный взгляд Кантова уперся в закрывающуюся дверь, за которой исчезал гигант.
«Обиделся? Тем лучше. Привык тут решать за людей их дела…» Раздражение не давало Кантову расположить факты в цепочки, а затем свести их воедино и посмотреть, что получится. Он выключил кондиционеры и очистители, ударом ноги отшвырнул кресло, готовое услужливо изогнуться, чтобы принять форму его тела. Щелкнул четыре раза подряд регулятором видеофона, спроектировал изображение на стену:
— Вызываю Совет.
Невозмутимое лицо дежурного.
«Привычно невозмутимое», — думает Кантов. Как он ни сдерживает себя, его голос звучит резче, чем ему бы хотелось: