Ей не нужно было продолжать. В то же мгновение его ноздри наполнились запахом горелого мяса, уши — звуком безумного смеха, а весь рот словно заполнил пепел.
— Да, я был там, — шёпотом признался Джейме, стыдящийся даже выговорить это.
— О, — промолвила она, как будто не ждав утвердительного ответа. Они замолчали, но Джейме был рад этому. Это был не единственный случай, когда он позволил людям умереть — то же самое было с Элией и её детьми: он выбрал допустить их смерть от огня. Он не хотел ничего больше вспоминать о своей трусости, замаскированной под верность.
— Почему Вы выбрали охранять меня? — спросила она мягко, но неожиданно, как если бы она уже давно остро хотела задать этот вопрос, но до сих пор не решалась на это. — Неужели больше никого не было? Сир Барристан, сир Освелл — они не предлагали?
— Сир Барристан предлагал, — сказал Джейме. Он был единственным из них, кто всё ещё был привязан к королеве, находя в ней что-то, что напоминало ему о той, которую любил.
— Но Рейгар выбрал Вас. Кажется, он имеет пристрастие к Ланнистерам. — Её глаза потемнели и безучастно посмотрели на багряный лист сердце-дерева. — Знаете, сир Эртур и сир Освелл любили меня. Вернувшись в Башню, они были так добры ко мне… — Её затихший голос подразумевал изменение в этом, о котором Джейме был в курсе. Эртуру она действительно не нравилась, хотя он никогда об этом не говорил. и, вероятно, не будет. Так же было с Элией — он никогда не говорил о покойной принцессе, но его названые братья знали о его любви к ней. Он никогда не предпринимал ничего по этому поводу, и когда её обугленное тело лежало посреди пепла её детей, это разбило его вдребезги. Что до сира Освелла, он отказался от неё не из неприязни, а, скорее, из-за своего разбитого сердца. Однажды, когда он был очень пьян, он сказал Джейме, что не может смотреть на Лианну; каждый раз, когда он делал это, ему хотелось убить себя за это, а мысль о том, что руки другого мужчины имели честь доставлять ей удовольствие или возможность причинить боль, неоступно преследовала его.
Джейме обошёл пруд и сел напротив Лианны, посреди красных листьев, затрещавших под ним. Он посмотрел на неё, сидящую перед жертвенником, столь благочестиво сложившую руки на коленях, с взглядом, простиравшимся, казалось, на тысячу миль, и удивился тому, что в ней больше женского, чем он думал.
— Вы не должны быть здесь со мной, — прошептала она, всё ещё отводя от него глаза. — Королевская гвардия клянётся защищать короля, а не королеву. Не королеву. — Он видел, как её губы изогнула дрожащая усмешка.
— Королевская гвардия защищает и королеву, Ваше Величество, — тихо сказал он в ответ. Внезапно его голову заполнил голос королевы Рейлы, и он почувствовал нехватку воздуха.
— Но только по приказу короля, — поправила Лианна. «Ты делаешь мне больно», кричала Рейла достаточно громко, чтобы услышать через дверь. «Ты делаешь мне больно» — её муж оставлял ей синяки и укусы, когда должен был быть любящим и нежным.
— Это наш долг — так говорит король, — машинально сказал Джейме, ненавидя себя за это.
— Долг? Ха! — издала она короткий смешок. — Долг работает до поры до времени, пока люди не становятся эгоистичными, и, кажется, они только такими и могут быть. Я всегда ненавидела, ненавидела то, что я не могу быть эгоистична, как мужчины, брать, что хочу, и делать, что хочу, а мир извинит меня за это. — Её глаза пронзили его, словно за то, что он родился мужчиной. — Рейгар вернулся в Королевскую Гавань героем, я же — шлюхой. Но это именно он просил меня бежать, разве нет? Это он спрятал меня в башне и… — Она остановилась, возможно, боясь своих следующих слов. Затем она на миг закрыла глаза и выдохнула. — Как я это понимаю, сир Джейме, есть два рода долга: один — для других, второй — для себя. И смертный может долго делать что-то для других, но потом они оставят его, чтобы помочь себе.
Джейме задумался над этим, глядя на чистый пруд перед собой. «Позаботься об Элии и детях ради меня», отозвался в голове стальной голос. Это был его долг — защитить их, этих маленьких беспомощных существ, но Джейме был эгоистом. У него были все шансы вогнать Эйрису в брюхо меч и покончить с этим… Почему, спросил себя Джейме. Разве твоя честь стоит больше твоей жизни? Стоять возле Безумного Короля важнее, чем защитить принцессу и её детей? Возможно, его долг оставил его ни с чем, кроме себя самого и своих жестоких, примитивных желаний.
Шло время; не было слышно ничего; только шелест листьев и их тихое, ровное дыхание. Джейме всё смотрел на пруд и своё искажённое в нём отражение и спрашивал себя: почему? Почему? Движение Лианны вытащило его из своих мыслей, и он стал наблюдать, как она подошла к пруду напротив него, опустилась на колени и наклонилась вперёд, чтобы тоже посмотреть на своё лицо.
— Вы любили когда-нибудь, сир Джейме? — неожиданно спросила она хриплым, лёгким тоном. Джейме поднял взгляд и обнаружил, что она смотрит на него; серые глаза сквозь белые доспехи заглядывали прямо в сердце.
— Я королевский гвардеец, мне не позволено любить, — ответил он с усмешкой, но она только продолжала холодно на него смотреть. — Хотя, может быть, один или два раза, — добавил он тихо и и неожиданно смирно.
— Это странная вещь. Вначале ты так ужасно любишь, не обращая внимания на слова или поступки, которые сейчас видятся совсем по-иному. Затем ты открываешь глаза и понимаешь, что это был яд с самого начала. Но прошлое есть прошлое, и больше ты не можешь туда вернуться. Что сделано, то сделано.
— Что сделано, то сделано, — бездумно повторил Джейме.
— Но это больно, совсем немного, когда ты понимаешь и осознаёшь, что в тебе больше не нуждаются. Ты становишься никем, просто человеком, которому можно сказать «Я любил тебя когда-то», не понимая, что ты-то не переставал любить. — Его голову заполнили мысли о Серсее, как и всегда, когда он более всего в ней нуждался. Милая Серсея с её требовательными губами и сладкими улыбками. Прелестная Серсея с её ярко-зелёными глазами и нежной кожей. Дорогая Серсея, единственная, кого он мог любить. Но сейчас она не любит его, а он её — да. Это больно.
— Оглядываясь назад, я понимаю, что не стоило вообще влюбляться, когда это навредило стольким людям. Людям, которых любили; у которых были отцы, матери, мужья, жёны, сёстры, братья. Людям, которых я сама любила. — Она снова посмотрела на Джейме этим пугающим взглядом. — Мы не должны причинять боль другим, потому что любим. Вы согласны?
Джейме отвернулся с пристыженным лицом. Ведь он планировал сделать именно это: обеспечить любовь Серсеи смертью ребёнка. Он делал ужасные вещи, чтобы удержать её рядом с собой, чтобы сохранить свою любовь в тайне, когда всё, чего он хотел — сбежать с ней и жить, не стыдясь. Но он всё равно будет делать их, только ради неё.
— Согласен, — решительно ответил он, преисполненный честности. Он не знал, что повлияло на это; возможно, спокойствие богорощи, или благосклонная аура королевы, но он чувствовал потребность говорить правду. — Но страх навредить кому-то не остановит меня.
— Меня это остановит, — твёрдо сказала ему Лианна. — От твоей руки или нет, люди не должны страдать, потому что ты кого-то любишь. Эгоистично так думать.
— Тогда, возможно, я эгоист, — сказал Джейме со слабой усмешкой, несмотря на то, что это было правдой.
— Я так не думаю, — тихо ответила Лианна.
— А я — да.
Она отвернулась, но не смогла скрыть лица. На нём отпечаталось горе; боль, которую она отчаянно старалась отогнать. На мгновение Джейме увидел женщину, сломленную, но ещё державшуюся. И на мгновение Джейме стал рыцарем, а Лианна — его королевой.
Он протянул к ней руку через прудик, но сделал это только наполовину. Она, должно быть, почувствовала движение, и повернула голову, с любопытством глядя на него.