К нему подошла Серсея, серьёзно глядя на него.
— Позвольте мне пойти с Вами, милорд, — холодно произнесла она.
— Нет, моя королева, мне нужно побыть с ней наедине, — резко сказал он себе под нос. Он не хотел обидеть её; он знал, что Лианна будет ещё неуживчивей с соперницей в одной комнате. Серсея кивнула, но на её губах можно было заметить призрак гримасы.
Когда она удалилась, Рейгар посмотрел себе под ноги и увидел, что Джон тоже ушёл, возможно, понимая необходимость этого уединения и уже присоединившись к старшему двоюродному брату. Затем он последовал внутрь за беременной фигурой Лианны.
Никто из них не говорил ни слова, пока дверь кабинета не закрылась за ними, и Рейгар не дал ей шанса. Он хотел произнести свои слова до того, как успокоится его гнев и он уже не сможет ясно дать ей понять, как сильно она разозлила его.
— Я думал поговорить с сиром Джейме или твоим братом, чтобы потребовать объяснений, — сердито начал Рейгар, выпрямив спину и став ещё выше. Она стояла по другую сторону стола, сохраняя расстояние между ними, и так же сердито на него смотрела. — Но мне ясно, что никто не виноват, кроме тебя самой.
— И ты совершенно прав, — парировала она, упрямо сжав челюсти. — Я солгала им, когда сказала, что написала тебе.
— Как свободно ты признаёшься в лжи и предательстве! — воскликнул он, хлопнув по столу и наклонившись вперёд. — Ты приезжаешь на Север по моей милости, на земли твоего брата и под присмотром сира Джейме, и ты решила обмануть нас всех!
— Так нужно было, — загадочно ответила она с суровым взглядом серых глаз.
— Я — твой муж, — прошипел он. — Этот ребёнок внутри тебя — моё семя, и как только оно укоренилось, ты должна была написать мне. — Это было, возможно, жестоко, но он затем добавил: — Он мой, не так ли? — Он сказал это, чтобы вызвать реакцию, но вместо этого она обдала его ледяным взглядом.
— Меня ранит то, что ты спрашиваешь такое, — прямо сказала она, обнажив зубы.
— И всё же я спрашиваю об этом, поскольку, кажется, я ошибался в том, чтобы доверять тебе. — Слова Серсеи отозвались в его голове. — Неужели ты столь мало почитаешь меня? Неужели я был слишком добр? — В ответ на её молчание в нём вспыхнула ярость, и на мгновение глаза ему застило красным. — Испорченная! Меня поражает, как я мог взять в жёны такую, как ты. Я устал быть добрым к тебе…
— Добрым! — усмехнулась она, и в её глазах тоже появилась злость. — Был ли ты добр, оставив меня рожать в башне одну? Был добр, когда привёз в Королевскую Гавань и ни разу не помогал мне приспособиться? Был ли ты добр, позволив пятерым моим детям быть похороненными без всякого расследования, а потом не смог увидеться со мной, когда я потеряла наше последнее дитя? Милорд, ты не был добр. Ты сместил меня и женился на другой, а сейчас у тебя хватает наглости привезти её сюда, в мой дом…
— Довольно! — крикнул он, заставив её замолчать. Он видел, что она задохнулась своей тирадой и использовал это, чтобы заговорить самому. — Ты — моя жена, и отвечаешь передо мной. То, что ты сделала, совершенно непростительно. — Лианна отвернулась от него, опустив подбородок к плечу. Он увидел красивый кусочек её белой шеи, который закрыли упавшие на него каштановые локоны. Внезапно обессилевший, Рейгар застонал и наклонился вперёд, положив руки на стол. Корона на голове вдруг показалась ему невероятно тяжёлой; он снял её и опустил рядом. Рейгар провёл рукой по лицу и снова посмотрел на свою жену.
Он любил её, когда она была беременна. Нет, он всегда её любил, но тогда особенно. Она источала восторг, и её слоновой кости кожа почти светилась. Она была гораздо менее защищённой, её сердце было открытым и свободным, она чаще улыбалась. Боги, она была ужасно весёлой и интересной, когда хихикала и трещала над каждой мелочью, и всегда тянулась к нему ночью своим голодным ртом. В дни, когда она была более смирной, она была милой или невыносимо грустной, но в любом случае она обращалась к нему за вниманием и утешением, которые он всегда рад был ей дать. Хоть эти прелести и уменьшались с каждой последующей их трагедией, он по-прежнему любил эти времена, когда они возникали. Вместо этого Рейгар упустил восемь лун совместной радости со своей ставшей почти чуждой женой.
— Зачем? Зачем держать это в секрете от меня? — проскрежетал он, пытаясь сохранить в голосе силу. — Разве ты не думала, что мне хотелось бы, чтобы ты была рядом со мной? Заботиться о тебе, как я люблю делать? — Она не повернулась к нему, её глаза оставались устремлёнными в пол.
— Мне нужно было доказать, что я всё ещё могу это сделать, — тихо сказала она. — Я хотела показать тебе, что я всё ещё могу дать тебе детей, только не в Королевской Гавани. Королевская Гавань — яд.
— Я устал от этого оправдания, — с горечью заметил Рейгар.
— Это правда! — лихорадочно воскликнула она, обращая свой взгляд к нему. Он увидел в нём какое-то злое отчаяние, какое бывает у отвергнутой женщины. — Клянусь тебе, этот ребёнок выживет, и это потому, что я далеко от этой гадючьей ямы.
— Эта гадючья яма — мой дом, — резко заметил он. — И твой тоже.
— Не мой, — яростно сказала она. — Не мой.
Рейгар заскрипел зубами. Он предпочёл не останавливаться на этом вопросе и двинулся дальше.
— Мы уже говорили с великим мейстером. Он сказал, что дело в твоём чреве и твоём теле, а не месте нахождения.
— И всё же моё чрево быстро принимает твоё семя. Я не доверяю этому великому мейстеру. Я знаю, что в столице есть какая-то сила, которая ненавидит меня…
— Довольно! Я больше не буду слушать эту детскую чушь, — воскликнул Рейгар, выпрямляясь и вставая во весь рост. Он подошёл к её стороне стола, но сохранял несколько футов между ними. — Иди сюда, — тихо сказал он.
Она не подчинилась. Она опустила глаза вниз, уставившись в пустоту; ноги словно приросли к месту. Всё такая же упрямая.
— Я больше не буду тебя просить, Лианна, — предупредил он. Он видел, как стиснулись в неповиновении её челюсти, но она всё же медленно закрыла расстояние между ними. Как только она приблизилась, Рейгар сделал то, что, как он знал, заденет её: он положил одну руку ей на живот, а другой задрал её подбородок вверх. Она обнажила зубы, словно его прикосновение обожгло её, и, по правде говоря, он так и хотел. — Обсудим вопрос о твоём наказании.
Лианна усмехнулась.
— Замечательно, — сухо сказала она. — Когда-то ты настаивал, чтобы я прекратила вести себя, как ребёнок, а теперь ты относишься ко мне именно как к нему.
— Я делаю это в надежде вырастить из тебя наконец взрослую женщину, — ответил ей Рейгар. Её красные губы сморщились в отвращении. — После того, как ты родишь ребёнка и оправишься, — он сделал паузу исключительно ради эффекта, твёрдо и непоколебимо встретив её взгляд, — ты вернёшься со мной в Королевскую Гавань.
Её глаза расширились в потрясении, и она отпрянула от его прикосновений.
— Нет! — выкрикнула она, словно загоревшись огнём. — Нет, Рейгар, ты обещал мне год, целый год…
— Я ничего тебе не обещал, — резко возразил Рейгар, придвинувшись ближе. Она ударилась об стол и завела руки за спину для равновесия. — Ты злоупотребила моей щедростью…
— О, прошу! — снова попыталась она задрожавшим голосом. — Прошу, Рейгар, любовь моя, я хочу свой год. Мне нужны эти последние луны…
— Тебе следовало подумать об этом прежде, чем действовать за моей спиной.
— Я должна была, Рейгар, ты не понимаешь? Мне нужно было сделать это для нашего ребёнка, и для Джона тоже…
— Ты потеряла свою привилегию! — неожиданно свирепо сказал Рейгар. — Если бы ты была честна со мной с самого начала, я бы мог позволить тебе остаться.
— Мог, — упавшим голосом выплюнула она. — Из-за этой неопределённости я и скрывалась. О, как ты не понимаешь?
— Не понимаю, — серьёзно произнёс Рейгар. — Ты тоже ограбила меня, Лианна, лишила нечто ценного. Ты лишила меня времени, которое я мог провести с тобой и Джоном, а я был так глуп, что считал это благородной жертвой. — Он скучал по своему сыну, его милых манерах и всех тех причудах, напоминавших ему самого себя. Он скучал по нему с его улыбками матери и её серыми штормовыми глазами; как он смеялся и кричал «папа», когда играл с ним. И Рейгар бы солгал, если бы сказал, что не скучал по Лианне и её изнуряющему характеру, которые так легко было любить, потому что она отдавала эту любовь обратно, но с большей неистовостью и страстью, чем он когда-либо был способен. Он скучал по её громкому смеху и по тому, как она сворачивалась калачиком рядом с ним, а он охватывал её руками, словно дракон, охранявший своё самое ценное сокровище, которым было не золото или серебро, а маленькая страстная волчица.