В субботу они встречаются у метро, и Лютый тащит Вика на кладбище – с такой уверенностью, будто именно он, а вовсе не Вик тут про тьму, смерть и так далее. Но, во-первых, кладбище – одна из давно запримеченных локаций. А во-вторых, там деревья, тени, потустороннее дыхание, от которого пробирает холод, – то есть жарко точно не будет.
Вот и отлично.
Говорят, фотографироваться на кладбище нельзя – то ли по этическим соображениям, то ли из мистических опасений. В мистику Лютый не верит, даром что хтонь: никакая «плохая энергетика» к фотографиям не прицепится. А что до этики… Мертвым все равно; к тому же ничего оскорбительного они делать не собираются.
Фото мрачного бледного Вика у черной ограды, увитой зеленью, – это не оскорбление. Чистейшая эстетика.
По пути Лютый многословно извиняется: шикарных фото не обещает, потому что с людьми почти не работал, сделает все, что сможет, но это в первую очередь практика, и если Вик разрешит в качестве благодарности угостить себя кофе…
– Эй, – мягко останавливает Вик, – хватит загоняться. Считай, что мы просто гуляем и развлекаемся. Я, по крайней мере, так и считаю. – И ухмыляется: – А кофе я потом с удовольствием выпью, но, чур, за свой счет.
Почему именно кладбище, он не спрашивает. Наверное, думает: «Где же еще меня фотографировать?» Хотя вообще-то фотографировать его можно где угодно, и дальше в планах хищные граффити на гараже во дворах и лестница у канала, где Вик обычно курит.
Жаль, что, когда они весной гуляли мимо пышной сирени, Лютый еще не решался фотографировать людей: хорошие кадры получались не столько благодаря, сколько вопреки. Например, те, с Тори у подъездной двери. Думал, удалит, как и почти все тогдашние фото; но зацепился за отблеск в глазах, чуть поправил контрастность и свет – наобум, понятия не имея, что делает. И вышло неожиданно здорово.
Главное – что Тори понравилось.
Хочется надеяться, что Вику понравится тоже.
Несмотря на выходной день, людей на кладбище немного. Впрочем, что тут делать? Ворота только с одной стороны – дорогу не срезать, а навещать старые могилы желающих нет. Максимум – встретятся поклонники мрачной эстетики и ледяного дыхания времени, пришедшие полюбоваться на старинные надгробия и стершиеся надписи; но от них легко сбежать: кладбище немаленькое, места всем хватит.
Чем дальше от центральной дорожки, тем интереснее свет, падающий сквозь листья. И если поставить Вика в гущу солнечных пятен и развернуть так, чтобы блестели тени на веках…
Тени, кстати, зеленые с золотым. Удивительно в тему – а ведь Лютый молчал о том, куда потащит.
А вот то, что теплый свет идет Вику не меньше ледяной тьмы, не удивляет ни капли. Вик – это Вик, ему идет все.
На центральной дорожке тоже есть где пофотографироваться – например, в ротонде, потемневшей то ли от времени, то ли от пожара. Вик с черной сигаретой вписывается туда как родной, будто вовсе не человек и не хтонь – призрак того, кто ровно под этой ротондой и похоронен.
Ему бы белую рубашку и перчатки. И вуаль – пускай это из женского гардероба, Вик достаточно андрогинен, чтобы ему пошло. Впрочем, сейчас вместо вуали дым; и Лютый будет последним лжецом, если скажет, что ему – как фотографу – не нравится и так.
Пожалуй, в снегу, среди голых деревьев, с более холодным макияжем смотрелось бы эффектнее. Но кто сказал, что нельзя повторить этот кадр зимой?
Остальные локации, увы, не рядом: в часе ходьбы, а то и больше. Тащиться туда по жаре – безумие; можно поехать на метро или вовсе отложить на потом – но Вик объявляет: «Я за любой кипиш, кроме голодовки!» И они идут в пекарню за булочками: с ними добираться до двора с гаражами будет веселее.
Если на кладбище Вик изображал романтичного вампира, то среди граффити он превращается в… ну, например, капельку бешеного городского духа. Лютый читал про такого в книге: дух представлялся Вишну, носил пончо с тысячью карманов, развешивал по кустам бумажных зверей и птиц и был с городом настолько на «ты», будто, вопреки человеческому происхождению, никогда человеком не рождался – люди так не умеют. Даже хтони – и то не все.
Пончо у Вика нет, в его карманах не прячутся звери и птицы; но с городом он не просто на «ты» – он словно сам немного город, проекция сложной смеси из домов, людей и дорог на человеческую реальность.
По крайней мере, так иногда кажется Лютому. Уж очень город и Вик похожи – под определенным углом: гроб, гроб, кладбище, мрак и смерть.