Тис издревле обитает в зоне умеренного климата, семь его видов рассеяны между Азией и Центральной Америкой. Европейский вид под названием Taxus baccata рос с побережья центральной Норвегии до гор Северной Африки пару миллионов лет плюс-минус некстати случившийся ледниковый период. Археологические находки показали, что в Великобритании тисы были распространены повсеместно и между ледниковыми периодами, и после. Тисовое копье возрастом в 250 000 лет, обнаруженное в Клактоне в графстве Эссекс, – древнейший дошедший до нас деревянный артефакт. В дальнейшем из-за изменений климата ареал распространения тиса оказался ограничен. Огромные пни и стволы находили в торфе Болотного края – их затопило поднявшееся море около 6000 лет до н. э. Те, что очутились на суше, стали исчезать с появлением первых крестьян 1000 лет спустя – их вырубали, поскольку ядовитые листья тисов вредны для скота. Слог “yew” – английское название тиса – эхом отдается во многих европейских языках: “iw ” и “yw ” в валлийском, “uwe ” в голландском, “if ” во французском и немецком, – а значит, когда переселенцы двигались через континент, их общее представление об этом дереве не менялось. Однако популярная и стойкая идея, что тисы были «священны» и служили объектом поклонения в доисторических культах, не находит подкрепления. Сохранилось несколько вырезанных на камне изображений чего-то вроде хвойных веточек, которые датируются бронзовым веком, и горстка ненадежных анекдотов у римских комментаторов – и все. В описании границ на юге Англии из англосаксонских хартий тис даже не назван, а следовательно, он не служил важным географическим ориентиром[27]. Однако это, очевидно, дерево с особым значением, либо какой-то межевой знак, либо место встреч, поскольку сотни доисторических тисов живы до сих пор и уж наверняка стоят на прежних местах. Некоторые сохранились благодаря тому, что растут в недоступных уголках, например, не поддающиеся датировке карликовые тисы, цепляющиеся за отвесные склоны ущелья Ю-Когар-Скар в Йоркшир-Дейлзе. Но большинство по загадочному стечению обстоятельств растут во дворах церквей, которые моложе их на тысячи лет, что по крайней мере косвенно намекает на их сакральную роль в прошлом. Эти долгожители, чей возраст мы еще только начинаем осознавать, – серьезный довод против традиционных представлений о том, сколько могут жить деревья. Весьма вероятно, что старейшие церковные тисы проклюнулись из земли вскоре после зарождения цивилизации в Британии, а между тем ничто не предвещает приближающейся кончины. Они сидят себе на прежнем месте, топографически увязанные с сооружениями нашего официального культа, которые гораздо их моложе, – дикое и змееподобное рядом с бесстрастным и праведным. Неизвестно, что за танец затеяли здесь биология и общественный порядок, – сами тисы упорно не желают вести себя как подобает торжественным монументам, и существование этих неповторимых деревьев на священной земле заставляет задать вопросы о том, когда же они здесь появились, а особенно – как и почему.
Первым таким ветераном, которого я видел своими глазами, был тис во дворе церкви Св. Марии в Селборне в графстве Гэмпшир, где я работал над биографией самого знаменитого уроженца этой деревни – натуралиста Гилберта Уайта. Селборнский тис был местной достопримечательностью, однако его определенно нельзя было назвать ни смиренным, ни церковно-строгим, ни органичным для здешнего пейзажа, – к нему не подходили никакие клише, которые так часто в изобилии навязывают старым деревьям с их неповторимым характером. Он даже не очень большой, правда, довольно толстый, – его ствол, как показало первое измерение, имеет в обхвате примерно 28 футов, то есть почти 9 метров, – и растет себе с юго-западной стороны церковного двора. Когда в восьмидесятые годы XVIII века Иеронимус Гримм сделал его гравюру для первого издания “The Natural History of Selborne” («Естественная история Селборна»), у него получилось приземистое дерево с беспорядочной кроной, обстриженное вровень с крышами ближайших коттеджей. Прошло два столетия, а тис был по-прежнему коренаст и объемист – и непоколебим, точно деревенский ольдермен. Больше всего мне нравилось его дупло. Старые тисы почти всегда пустые внутри, и внутренние поверхности Селборнского дерева были все атласные, серо-сиреневые, будто перламутровые. Веселое было дерево. Вокруг него даже сделали скамейку, с которой хорошо было наблюдать коловращение жизни.