— Зачем ты так? — Я словно очнулась. — Все вышло случайно. Я не хотела ее обидеть, говорила правду...
— Замолчи! — крикнул Ромка. — Знаю тебя, умеешь устраиваться. Неизвестно еще, кто чьей слабостью воспользовался. Ненавижу тебя, ненавижу!
Он вылетел из нашего двора, как из горящего дома.
Я заперлась у себя дома, присела к столу, положила на ладони лицо, так можно сидеть долго-долго. Я обдумывала то, что должна была сказать Ромке: «Я не собираюсь за тебя замуж. Не беспокойся. Ты же флюгер! Какую роль ты отвел мне в своем спектакле? Роль ширмы или дублера? Я прыгну с обрыва, а крупным планом снимут перекошенное от страха Лилино лицо? Ты что, так и будешь всю жизнь в роли дворняги — в комнатах тебе жить не полагается, а на будку хозяйка скупится? А ты хоть раз подумал об Олеге Семеновиче? Так кто же из нас лицемер? А теперь отправляйся домой и никогда не возвращайся. Ты мне противен!»
Вот что надо было ему сказать. Но ответ всегда приходил ко мне задним числом и звучал, как выстрел по уже убитой дичи.
Я старалась вызвать в себе чувство ненависти к Ромке, презрения к нему, но ничего у меня не получалось. А что, если я действительно воспользовалась его слабостью? Это звучит ужасно, ну а если подумать? Я же знала, что он меня не любит, знала! Но это меня не остановило.
А ведь все зависело от меня, только от меня, стоило слово сказать, запротестовать. Получается, что это я подвела Ромку...
Я как-то уже подводила его. На уроке литературы...
В школе Ромка и Лиля читали мало, зато я должна была знать обязательную литературу и подробно пересказывать им. Но пересказывала я все по-своему, не любила книг с плохим концом, мне хотелось, чтобы все хорошие люди были счастливыми.
Андрей Болконский у меня, например, не умирал от ран. Его спасала любовь Наташи Ростовой. А доктор Дымов из рассказа Чехова «Попрыгунья» не только выздоравливал, но и «прозревал». Не мог такой замечательный человек, такой добрый, умный, не видеть и не понимать, что собой представляет его жена-попрыгунья. И вот он взял ее однажды за ухо и повел так к вокзалу через весь дачный поселок, а там сказал: «Убирайся отсюда, дрянь паршивая, и чтобы духу твоего здесь больше не было!»
Ромка все это от слова до слова и пересказал учительнице, когда его вызвали отвечать.
Что в классе творилось!
После этого Ромка долго не разговаривал со мной, хотя я и подходила к нему несколько раз, подносила к лицу правую руку, винилась.
Но он не скоро отпустил мне мой грех...
Но почему я думаю только о Ромке? Не много ли чести?
Главцседьмая КРЕСТОНОСЕЦ
Я знала, что у Ольгуни выходной, поэтому удивилась, увидев ее в красном уголке. Ее не узнать: сделала высокую прическу, от лака и начеса волосы стали похожи на парик. Платье новое, коричневое, на шее нитка янтарных бус.
— Для Доски почета заставляют сфотографироваться,— сказала она, подходя к зеркалу. —Надо же, сама себя испортила! Зачем, спрашивается? Саша, пойдем со мной, а? Чего не люблю, так это фотографироваться — сиди как мумия. Или улыбку заставят сделать. Она и выходит как приклеенная. Пойдем, Саша, выручай, пожалуйста!
— Хорошо...
После ателье Ольгуня позвала меня к себе домой:
— Чайку попьем, посплетничаем. А давай на такси махнем! Кутить так кутить!
Она за руку потащила меня к машине с зеленым глазком.
Шофер, пристроив на руле книгу, читал. Ольгуня подергала закрытую дверцу, потом постучала по крыше кабины: окно было закрыто, но шофер и не шевельнулся, пока не дочитал страницу, заложил ее игральной картой, кажется, то был трефовый туз, затем приподнялся, сунул под себя книгу и открыл дверцу:
— Так куда мы едем?
— С вами — никуда! — отрезала Ольгуня. — Когда вы научитесь вежливости, тогда...
— А если от книги не оторваться?
— На работе не читают. Пошли! — Ольгуня подхватила меня под руку. — Смотреть на него не могу, а не то что ехать рядом...
Мы поехали автобусом.
Ольгуня не переставала возмущаться:
— Учим, учим, а они... Никакого уважения...
— Не все же такие.
— К счастью.
Как только мы вошли к Ольгуне в квартиру, она распахнула окно — душно, и, извинившись, принялась расчесывать залитые лаком волосы: «Не могу, будто налипло что-то...» Расчесала, намочила волосы и опять стала привычной Ольгуней с круто зачесанными назад волосами, как бы оттягивающими кожу со лба, приподнимавшими уголки глаз к вискам.
Стояла передо мной помолодевшая, с блестевшими капельками воды на лице:
— Сейчас я тебя, Саша, кормить буду. У меня есть борщ, макароны по-флотски и ватрушка.