Фрэнсис Брет Гарт
КАКОЙ ПОДАРОК РУПЕРТ ПОЛУЧИЛ К РОЖДЕСТВУ
Рассказ для маленьких солдат
Был канун рождества в Калифорнии — время проливных дождей и первых ростков травы. По временам из-за гонимых ветром туч являлось чудо — солнце освещало понурые холмы; смерть и воскресение сливались в одно, и сквозь мучительную агонию разрушения пробивалась и тянулась вверх ликующая жизнь. Даже буря, обрывавшая сухие листья, питала нежные почки, которые рождались им на смену. Не было картин снежного безмолвия; на оживающих полях плуг фермера шел вдоль борозд, проложенных недавними дождями. Может быть, именно поэтому рождественские вечнозеленые деревья, украшавшие гостиную, выглядели чужеземцами и составляли странный контраст розам, которые смутно виднелись в окнах, когда юго-западный ветер пригибал к стеклам их нежные головки.
— Ну, — сказал доктор, пододвигая стул к огню и окидывая мягким, но решительным взглядом полукруг белокурых головок, — прежде чем я начну свой рассказ, я хотел бы, чтобы вы твердо усвоили, что меня нельзя прерывать нелепыми вопросами. При первом же вопросе я перестану рассказывать. При втором я сочту своей обязанностью дать каждому из вас по порции касторки. Если кто из мальчиков шевельнет ногой или рукой, это будет означать, что он хочет, чтобы ее отрезали. Инструменты я захватил с собой и никогда не позволю себе ради удовольствия пренебречь своими обязанностями. Обещаете?
— Да, сэр, — одновременно отозвались шесть тоненьких голосков. За этим залпом последовало, однако, полдюжины отдельных вопросов.
— Тише! Боб, сядь как следует и перестань греметь саблей. Флора усядется рядом со мной, как барышня, и будет служить примером остальным. Фун Тан, если хочет, тоже может остаться. Теперь убавьте немного газ, так, хорошо, — в самый раз, чтобы огонь в камине казался ярче и видны были рождественские свечи. Тихо! Если кто-нибудь будет щелкать миндаль или громко сопеть над изюмом, я выгоню его из комнаты.
Наступила глубокая тишина. Боб бережно отложил саблю в сторону и задумчиво потер себе ногу. Флора, кокетливо пригладив карманы своего передничка, положила руку на плечо доктору, и тот усадил ее рядом с собой. Фун Тан, маленький слуга-язычник, которому ради торжественного случая позволили участвовать в рождественских развлечениях в гостиной, наблюдал за всеми с кроткой и в то же время философской улыбкой. Только тихое тиканье французских часов на камине, которые поддерживала смуглолицая и стройная молодая пастушка, нарушало рождественский покой комнаты, — покой, в котором гармонически сочетались запахи хвои, новых игрушек, ящичков кедрового дерева, клея и лака.
— Года четыре тому назад в это время, — начал доктор, — я посещал лекции в одном большом городе. Один из профессоров, человек общительный и любезный, хотя, пожалуй, чересчур уж практичный и упрямый, пригласил меня к себе в сочельник. Я с радостью принял приглашение: мне очень хотелось повидать одного из его сыновей, двенадцатилетнего мальчика, про которого говорили, что он очень талантлив. Боюсь даже сказать вам, сколько латинских стихов этот мальчик знал наизусть и сколько английских сам сочинил. Во-первых, вы захотели бы, чтобы я их повторил; во-вторых, я не знаток поэзии — ни латинской, ни английской. Но были знатоки, которые считали их замечательными для мальчика, и все предсказывали ему блестящую будущность. Все, кроме его отца. Когда заговаривали об этом, он с сомнением покачивал головой, потому что, как я уже говорил, это был человек практичный и деловой.
В этот вечер у профессора собралось приятное общество. Были дети со всей округи, и среди них даровитый сын профессора, по имени Руперт. Худенький мальчонка, ростом с нашего Бобби, и такой же светловолосый и хрупкий как вот Флора. По словам отца, он не отличался крепким здоровьем; он редко бегал и играл с другими мальчиками, а предпочитал сидеть дома над книгами или сочинять свои стихи.
Там была рождественская елка, точь-в-точь такая, как эта; мы смеялись и болтали, выкликая по именам детей, для которых висели подарки на дереве, и все были очень довольны и веселы, как вдруг кто-то из ребят вскрикнул от удивления и со смехом сказал:
— А вот здесь есть что-то для Руперта; как вы думаете, что это такое?
Мы попытались отгадать.
— Бювар.
— Сочинения Мильтона.
— Золотое перо.
— Словарь рифм.
Нет? Что же это, наконец?
— Барабан!
— Что? — переспросили все в один голос.
— Барабан! И на нем имя Руперта.
Так оно и было. Большой, блестящий, новенький, окованный медью барабан, а на нем бумажка с надписью: «Для Руперта».