— Ну ладно, хватит. Давай книгу. Сегодня моя очередь читать, — потребовал Аношкин.
Ваня достал из-за пазухи потрепанный томик, вместо закладки переложенный веточкой сирени, подал товарищу.
Мальчишки присели вокруг Аношкина, и тот простуженным голосом принялся читать.
Лука лежал на траве, подняв к небу лицо, и, закрыв глаза, слушал.
— «Во дворе тюрьмы всю ночь шелестела трава — трава, которой вскоре суждено было увянуть под ударами заступа…» — читал Жорка.
— Вот как надо писать! — мечтательно проговорил Ваня.
— Не перебивай! — прикрикнул на него Кузинча.
— «У него на груди был спрятан платок, оброненный Монтанелли. Он осыпал этот платок поцелуями и плакал над ним всю ночь, как над живым существом…»
Лука видел перед собой этот скомканный платок, ощущал его соленую влажность.
Он слушал, будто сквозь сон, мысли его мешались, и вот он уже был Оводом и стоял перед Шурочкой, сестрой Вани Аксенова, одетой в белое платье Джеммы.
Лука ясно слышал выстрелы солдат, стрелявших в Овода, и даже почувствовал боль выше колена и ощутил кровь на щеке. Ему стало жалко себя, на глаза навернулись слезы.
Жорка дочитал главу, сказал:
— Жаль, хорошего человека угробили!
Лука очнулся от этих обыденных слов, раскрыл покрасневшие глаза, закусил губу.
— Если бы меня расстреливали, я бы вел себя так, как Овод, — сказал Ваня, разнимая пальцы, которые он сцепил во время чтения.
Слова товарища возмутили Луку. Ему казалось, что только он один понимал Овода и мог поступать так, как Овод. Лука холодно сказал:
— Отец говорил мне, что сейчас не расстреливают, а убивают, и не при первых лучах солнца, а в каких-то темных подвалах, и пьяные палачи не проливают слез при виде крови… Привыкли к своему ремеслу.
Эти нетерпеливые слова нарушили впечатление, вызванное книгой, и мальчишки снова ощутили себя на земле, увидели своих голодных лошадей.
Заметив, что Ваня прячет книгу за пазуху, Жорка попросил:
— Дай мне «Овода» дня на два, я его отцу почитаю. Все батько злей будет.
— Возьми, но только ненадолго. — И Ваня отдал томик, обладавший чудесной силой уводить от горькой действительности на Апеннинский полуостров, в среду сильных духом людей с чистой совестью.
Лошади успели насытиться и, заплющив глаза, дремали, вяло помахивая хвостами. Лука видел, как Фиалка, стоя рядом с караковым конем, нежно и виновато покусывала его за шею, а конь нет-нет да и поглядывал на ее маленькую голову с вогнутым профилем, на длинный, затылок, лебединую шею, большие и выпуклые глаза.
— Вот бы разрыть этот курган! В нем, наверно, похован какой-нибудь славянский князь в золотой кольчуге, — неожиданно предположил Кузинча.
— Железная кольчуга надежнее золотой, — как всегда, разумно возразил Ваня и посмотрел на потускневшее солнце, опускавшееся в рощу на горизонте. — Пожалуй, и по домам пора. Есть хочу.
Мальчики согласились с ним и, закурив, пошли седлать лошадей.
Верхом Лука подъехал к копне и, наклонившись, поднял на седло туго перевязанный пшеничный сноп. Его примеру последовали остальные мальчишки. Каждый подкармливал на заводе свою лошадь снопами, украденными у Федорца на поле.
Покачиваясь в седле, Лука с теплотой думал о Кузинче. Кузинча был странный мальчик, никто не знал его настоящего имени и фамилии. Правда, ребята не интересовались происхождением друг друга. Однажды, когда читали «Гамлета», Кузинча вдруг перебил чтеца и совершенно серьезно сказал:
— Это про меня написано.
— Как про тебя? — удивился Аксенов.
— Да так, что я был когда-то Гамлетом, Лаэрт ранил меня отравленной рапирой, и я умер, потом снова родился другим человеком, и снова умер — и так несколько раз, пока не стал Кузинчой.
— Ты и раньше читал Шекспира? — воскликнул пораженный Аксенов.
— Я неграмотный, я просто вспоминал то, что со мной было когда-то, — загадочно улыбаясь, ответил Кузинча.
Ехали укороченной рысью, но, выбравшись на шоссе, во весь дух помчались к заводу.
Лука летел во весь опор, словно похищенную девушку, прижимая к груди тугой, пахучий и теплый сноп.
Спрыгнув с коня у ворот завода, чтобы отодвинуть засов, он увидел Шурочку Аксенову. Она была в беленьком платьице и улыбалась ему. Конечно, девочка видела, как он скакал, обогнав своих сверстников, окутанный облачком пыли, как плащом.
— Вы мчались на коне, словно Печорин, догоняющий Веру, — пролепетала Шурочка, но Лука горделиво прошел мимо, даже не удостоив ее взглядом.
Расседлывая мокрую от пота Фиалку, он как бы невзначай спросил Ваню: