Всем делом строительства неутомимо ворочал Степан. Даже подрядчик ходил под его советом. Степан как будто стал шире в плечах, смотрел на людей свысока, надменно. Когда-то привычный, «свой» Степан стал чужим Гладилину, Контуженному. Они обижались на нет за то, что он, по их понятиям, прочно отвоевал себе место в жизни, хватал у нее лакомые куски, был удачлив. Они знали: Степан ловко просеивает змиевские денежки в свой карман, умеет купить, продать, выдержать цену, из никчемного, казалось бы, дела выжать доход. И действительно, Степан был бережлив, расчетлив, осторожен, как если бы деньги, которые он пускал в оборот, были его собственные. Положение, им завоеванное, нравилось ему, и он вполне был доволен своей жизнью, в уме строил дальнейшие планы, приумножал барыши, перепадавшие ему, присматривался к жирным землям, без всякого проку дымящимся за стенами завода, и жаждал наложить на них руку, копил на покупку хрустящие четвертные билеты.
Дашка, старавшаяся не попадаться ему на глаза, забылась сама собой, последняя тучка сошла с его чистого небосклона. Степан старался держать себя независимо, во всем подражал Змиеву, был в меру боек, в меру дерзок и вражды к себе не возбуждал — умел пошутить, поболтать.
Даже у неприветливых, скупых на дружбу пленных мадьяр шутки его вызывали улыбку. И только один Лука, неотрывно следивший за Степаном, чувствовал в нем все больше и больше фальши.
В конце ноября морозы сковали землю. Каждый вечер Степан уходил на пруд, добросовестно проверял крепость льда.
Однажды он сказал Лукашке:
— В воскресенье пойдем стенка на стенку. Готовься к драке.
Лука обрадовался, нетерпеливо стал ждать праздника.
Каждый год на крепком, каблуками исцарапанном льду пруда жители Золотой стороны дрались с горожанами. Редко кто из золотосторонцев не мог похвастать разбитой головой. Так они и ходили, после драки, разукрашенные шрамами и свинцовыми синяками — следами мощных ударов в бою.
Воскресный день выдался солнечный, яркий, над головами раскинулось безоблачное небо. Часов в девять за Лукашкой зашел Степан, по-праздничному оживленный, в новых хромовых сапогах, в солдатской стеганке, в барашковом мохнатом треухе, завязанном под квадратным подбородком тесемками.
— Не боишься? — спросил Степан и, не дожидаясь ответа, поторопил: — Пойдем-ка!
Когда они пришли, на пруду было полно народу, но драка еще не началась, обе партии выжидающе стояли на разных концах ледяного поля.
Высокий, обрывистый со стороны боен берег пруда был сплошь усеян толпой любопытных, горделиво поговаривающих:
— Русские — мастера драться!
— Кто чем, а русские кулаками.
— Кулак — это русское оружие, — сказал кто-то насмешливо и засмеялся. — Вот оно куда тратится наша сила: сами себя лупцуем.
Степана уважительно пропустили, и он, разогнавшись, спрыгнул на лед, саженей пять проехав на ногах по крепкому ледяному настилу пруда.
— Начнем, что ли, ребята? — подмигнув, спросил Степан.
— Подождем! Вот побольше народу подвалит, — рассудительно ответил ассенизатор Гришка Цыган, весь заросший черными вьющимися волосами, небольшой ростом, но ловкий и выносливый тридцатилетний крепыш.
С противоположной стороны отделился от стенки мальчишка, одетый в теплую материну кофту, одногодок Лукашки. Он вышел на середину пруда и, воющим голосом выкрикивая слова, начал ругать противников парашниками и бочкарями.
— Ну, Лука, дай малышке, пусть знает наших, — показывая на мальчишку, приказал Степан, испытующе заглядывая в загоревшиеся глаза Лукашки.
Лука двинулся навстречу противнику. На одно мгновение его сковала томительная робость, он остановился, раздумывая, не вернуться ли, но увидел — толпы людей на берегу и на льду следили за каждым его шагом. Тогда он прямо пошел на противника, поравнялся с ним и ударил его наотмашь в лицо. Дико вскрикнув, мальчишка откинулся назад, поскользнулся и, падая, ударился головой о лед. Первый удар послужил сигналом: с обеих сторон двинулась молодежь, с криком бросилась к середине пруда. Сошлись стенка на стенку. Дрались горячо, ожесточенно и беспорядочно. Как только на чьей-нибудь стороне случалась неустойка, тотчас приходило подкрепление — парнишки годами постарше. К часу дня дрались все возрасты, от мальчишек до седобородых матерых стариков.
На середине пруда лед, истерзанный сапогами дерущихся, почернел, все чаще кропили его кровавые пятна плевков. Солнце начало опускаться за белую оцинкованную крышу скотобоен, обливая ее золотым светом. А драка все продолжалась, и ни на чьей стороне не было перевеса. Совсем близко от себя Лука увидел знаменитых на весь город кулачных бойцов по прозвищу «Полтора Ивана» и «Лошадиный папа». Дрались они лихо, но бестолково. Полтора Ивана — непомерно высокий верзила — шел слева направо, точно косарь, взмахивая длинной рукой; все избегали встречи с ним один на один, и он шел, охрипшим голосом выкрикивая все те же слова: