Григорий Николаевич отвернулся, — как будет теперь Иван Данилович жить без Марии Гавриловны? Она была не только женой, но и другом, и наставницей, и нянькой этого сорокалетнего младенца с усами и бородой. Все в этом доме лежало на ее плечах. Золотая была женщина, золотая мать… По всему свету ищи — второй такой не сыщешь.
— Что поделаешь, папа? Судьба. — Девочка, как взрослая, развела руками и медленно пошла на кухню, к засвистевшему на плите чайнику.
— На первых порах моя старуха поможет Шурочке по хозяйству, — проговорил Григорий Николаевич. Чтобы отвлечь больного от тяжелых дум, он по-мужски неловко заговорил о делах горкоммунхоза.
Бойцы 42-й дивизии, из которой возникла Трудовая армия, прислали из Донбасса в Чарусу несколько эшелонов угля. Электростанция теперь до лета обеспечена топливом. Три вагона угля отправлено на утильзавод, и после долгого перерыва завод снова задымил.
— Выздоровеешь, обязательно наведайся. Пока всем делом ворочает на заводе сторож Шульга. Любопытнейший, доложу вам, старик.
Пришел Ваня и тут же, увидев заведующего горкоммунхозом, попросил:
— Устройте меня, Григорий Николаевич, подручным слесаря в трамвайный парк. Я записался на биржу труда. Послали в фабзавуч на паровозный, ходил туда сегодня, а там все места уже заняты.
— Фабзавуч! — Григорий Николаевич хлопнул себя по лбу. — Стой, фабзавуч открывается и у нас, в трамвайном депо. Юрий Александрович Гасинский назначен директором, завтра покалякаю с ним. Думаю, не откажет.
— И еще за одного мальчика похлопочите, за Леву Альтмана.
— Вон как, от полу два вершка, а уже потянуло в ряды рабочего класса. Это хорошо, это похвально. Завтра все улажу, — пообещал Григорий Николаевич и взялся за шапку.
Иван Данилович молча слушал. Оглушенный горем, он все же испытывал отраду. Ему нравилось стремление сына к труду. В молодости он работал и сапожником, и кузнецом, и был убежден, что только в труде счастье и предназначение человека. Как всякому отцу, ему хотелось, чтобы сын пошел по его дорожке, но более удачливо. Сын должен получить серьезное образование. Иван Данилович давно подметил, что Ваня любит животных, но ветеринарией не интересуется, его тянет к другому. Случилось так, что, отыскивая отвертку, он подошел к столу сына и в ящике наткнулся на тетрадку. На заглавном листе размашистым почерком было написано: «Стихотворения и поэмы Ивана Аксенова».
Находка изумила и обрадовала Ивана Даниловича. С трудом подавляя волнение, он сел в кресло с выпирающими пружинами и в один дух прочел все, от первой до последней строки. Поэма «Бунт поэтов» со всей несомненностью говорила о том, что сын основательно изучил эпоху декабристов. Иван Данилович сунул тетрадь на прежнее место и около часа сидел, раздумывая над будущим своих детей. Оставаясь детьми, они уже жили независимой от него духовной жизнью: а он сидел с ними за одним столом, спал возле них и никогда не знал, о чем они думают, к чему стремятся.
Стихи — это дело хорошее, да ведь надобен не только талант, надобен серьезный опыт жизни. Есть в России признанный писатель, на которого Ваня может равняться. Иван Данилович обиняком спросил тогда, читал ли сын сочинения Горького. Оказалось, читал.
В той же тетради была баллада о кузнеце Сафонове. Давным-давно Иван Данилович слышал об этом революционере от механика Иванова. В 1905 году кузнец отковал железные розы и на глазах многих сотен рабочих, собравшихся на кладбище, возложил их на братскую могилу бойцов, убитых на баррикадах. Эта печальная баллада и обрадовала и изумила Ивана Даниловича. Откуда сын узнал об этой героической истории? И почему именно о ней написал стихи?
Когда Иван Данилович поделился своими размышлениями с женой, Мария Гавриловна сказала рассудительно:
— Чему же ты удивляешься? Ему и цыганка нагадала книжки писать. Он мальчик не простой, и все его друзья не простые. Подумать только, Лука Иванов, сын машиниста, на фронте был, а теперь учится в военном училище!
После этого разговора Иван Данилович стал присматриваться к товарищам сына, но ничего необыкновенного не находил в них. Один был какой-то мрачноватый, всем недовольный и небрежно поигрывал янтарными четками; другой — маленький, проворный и, видимо, хитроватый; третий — вежливый и рассудительный, из кармана его прохудившегося пальто выглядывал томик Гёте. Говорили сверстники о своих самых обыкновенных мальчишечьих делах.
Книги, которые читал Ваня, были тоже все известные: стихи Лермонтова и Надсона, рассказы из «Новой азбуки» и «Русских книг для чтения» Льва Толстого, рассказы Конан-Дойля о сыщике Шерлоке Холмсе, книга новелл какого-то Миколы Кадигроба на украинском языке…