О, как бы мне хотелось
К груди твоей прильнуть.
К себе в казарму он вернулся утром. Его сослуживцы уже проснулись и наполнили свое жилище жирным матом. Еще более яркую окраску этот мат принял, когда в казарму ввалился матерщинник Попенко.
Он включил свет и, шатаясь, от передозировки спиртного, закричал во всю луженую глотку:
- Боевая тревога! Суки, е... вашу мать! Город подожгли американские империалисты, а вы дрыхнете и выпускаете пар из задницы! Фу, какая вонища! Ап-чхи! Ап-чхуи! - Он и сам поднял ногу и громко стрельнул, - это вам в общий котел, шоб не говорили, шо я скупердяй. Братва! Сука буду, город горит, поднимайте свои поганые задницы и надевайте свои мундиры с нечищеными пуговицами. Кому сказано: подъем?!
- Жора, успокойся, ты опять пьян. Мы только что с ночной смены, отдохнуть бы не мешало, а завтра готовиться к строевому смотру.
- На х... вы мне все нужны! Я вам говорю: город объят пламенем, а они мине строевой смотр под нос суют, дармоеды!
Жора, израсходовав весь свой матерный словарный запас, поплелся в умывальник, там свалился и захрапел.
- Надо искать квартиру, - сказал Женя самому себе. - В этом бардаке не отдохнешь. Когда бы ни зашел, слышишь одно и то же - сплошной мат. Я не могу больше.
10
После свиданий с Зоей Женя принадлежал себе лишь частично. О чем бы он ни думал, его мысли возвращались к ней сытой, богатой, независимой и гордой. Она готова была пожертвовать своей невинностью, вопрос стоял за гостиничным номером, которые упирались в два вопроса - тощий карман жениха и запрет сдавать номера жителям города.
Ну, разве можно вообразить, что он, такой ... такой неприкаянный, способный охранять только мотоциклы по ночам, достоин лишить девственности дочь полковника Никандра, бывшего партизана Белоруссиии?
Жанна, может быть, даже красивее Зои, но Жанна - дочь военного, а Зоя - дочь полицая, который отвечает за пачпортизацию населения, а это все рано, что зоотехник за содержание коров в колхозе. К тому же Зоя...нос кверху. Зоя это - Это - судьба. Я женюсь на ней, не задумываясь. Это тоже судьба.
Женя хорошо знал слова Горького о том, что человек - это звучит гордо, это великолепно и всегда питал некую неприязнь к дочерям высокопоставленных чиновников, но лишь до тех пор, пока сам не столкнулся с этой проблемой, пока не встретил дочь полковника, которая казалась ему девушкой из сказки.
Зоя была совершенно другой, не похожей ни на одну из его знакомых. Она была сытой, независимой, с детства не знала, почем кусок хлеба, вполне серьезно утверждала, что батоны растут на дереве, а модная одежда делается в магазинах. И это было даже как-то романтично.
Женя не только утонул во всем, ранее для него неведомом и недоступном, но и делал все, чтобы привязать ее к себе. Он не пожалел бы ее, как жалел других, боясь, что после первой же связи будет расти ребенок. Ему даже хотелось, чтобы это случилось с Зоей, и чтобы последствия контакта, еще крепче связали их, сблизили навсегда. Та, неведомая жизнь, манила его своей неизвестностью, таинственностью, сытостью и в любом случае, независимостью.
Коммунистическая пропаганда, которая отодвигала нищету на второй план, утверждая, что человек это звучит гордо и он на первом месте всегда и во всем, трещала по всем швам. Женя не хотел видеть недостатки своей богини - сытой, богатой и глупой. Глупая женщина - это - во! С ней легко. Ну, кто еще согласен, что булочки растут на дереве.
Приглашение встретить новый год и познакомиться с родителями, он расценил, как добрый знак судьбы. Что стоит будущему тестю повысить его по службе, где бы он получал не жалкую зарплату, которой едва хватает на борщи, да на супы в столовой, а в несколько раз больше. Тогда он и семью сможет содержать, обретет независимость. А поэзия, что ж! Если есть талант, он все равно проявится, никуда не денется.
От встречи Нового года он ожидал так много, что у него нарушился сон. Все сэкономленные деньги за время трехмесячных курсов он потратил на покупку черного недорогого костюма, белую рубашку и цветастого галстука.
- О, ты выглядишь недурно, - сказал Леша Филлимонов, неисправимый хвастун, пижон, говорун и дамский сердцеед.
- Я готовлюсь к встрече Нового года, - сказал Женя, выпирая грудь колесом.
- С кем будешь встречать, с девушками строителями, небось?
- Как бы ни так. Меня дочь полковника самого Сковордкина пригласила. Это же плутковник, а не х. собачий.
- Дочь полковника Сковордкина? Ты, небось, шутишь? Это же известный человек. Ну и дела, я тебе завидую. Такой тихоня, можно сказать увалень, а отхватил себе - любой бы позавидовал. И как у вас с ней, все на мази? Она что, хромая или косоглазая, или трижды замужем побывала? Давай признавайся!
- Самая что ни на есть нормальная, студентка университета, одна из красивых девушек на факультете, - с необыкновенной гордостью произнес Женя.
- Где ты ее нашел? Как это тебе удалось, прохвост ты эдакий? Я, перед кем все девушки в лежку, и то выше бригадирши на обувной фабрике не находил, а ты... А у нее подруги есть?
- Конечно, есть.
- Познакомь, а, будь другом.
- Ладно, - сказал Женя, - готовься к встрече нового года, пойдешь со мной. Там будут и ее подруги. Еще один кавалер нужен: их трое и нас трое, три пары.
Леша бросился к Жене, расцеловал его, как родного после длительной разлуки. -
- Давай пригласим Бориса, философа. Эй, Боря, иди к нам, у нас приятное сообщение.
Борис философски сплюнул на пол, приподнял правую ногу, негромко стрельнул и приковылял, полу согнувшись.