Никандр Иванович нахмурился и, вытирая сопли рукавом, пробурчал:
− Чтой-то ты тут маненько смухлевала, дочка. Да не было такого, − я был преданный родине и товарищу Сталину партизан, а преданных партизан комары не трогали. Бывало−ча, лежишь в зарослях после боя с голым пузом, и ни один комар тебя не тронет. Переделай, дочка, свой знаменитый абзац. Валя! носовой платок, черт бы тебя побрал. У меня платки всегда были, когда партизанил.
12
Валентина Ивановна, кубанская казачка, сухопарая, невысокого роста женщина, вертлявая, как озорной мальчишка, тут же принесла кучу потрепанных носовых платков и сунула в оба кармана халата своего знаменитого мужа.
- Тебе, Ники, двадцать платков в день и то мало. Ты иногда сморкайся в туалете, а то у тебя мокрот, как у слона: выдул одну ноздрю - платок хоть выбрасывай, отстирать невозможно, - выпалила она, и побежала на кухню.
- Я когда партизанил, - никаких платков не знал. Честно признаюсь. И это правда. Это я так покривил душой перед Валей. Мы уж привыкли с ней шутки пускать в адрес друг друга. Так вот, бывало-ча, оторвешь кусочек от портянки и тем пользуешься. Просохнет, опять в дело пускаешь. А вы, молодой человек, где учитесь? - обратился он к Борису-философу.
- На философическом факультете в Москве. Заочно, - солгал Борис.
- На философском, дурак, - поправил Леша.
- Я знаю то, что ничего не знаю, - изрек Борис.
- Я, когда партизанил, усвоил одну философию: империалистам нет места на этой земле. Мы их изнистожим. Ап-чхи! Форточки закрыты, али нет?
- Папуль, а папуль, надень китель по случаю Нового года. У тебя там столько орденов, столько орденов! Пусть мальчики посмотрят, позавидуют, - просила Зоя, ласково глядя на хмурого и периодически чихающего отца.
- Если бы не металлургический институт, я, может быть, тоже пошел бы в милицию, - сказал Леша. - Уже дослужился бы до плутковника, а там и до енерала.
Никандр Иванович тяжело поднялся со скрипучего стула и никому ничего, не сказав, ушел к себе в комнату читать военные мемуары. Валентина Ивановна тем временем, подобно челноку, сновала туда - сюда, с кухни в столовую из столовой на кухню, таскала блюда на огромном подносе. Стол вскоре оказался заполненным различными яствами, а Женя сидел и думал, за что же браться в первую очередь, поскольку хозяйка, дабы подчеркнуть свою зажиточность, собрала все в кучу: и холодные и горячие блюда, и даже литровую банку абрикосового варенья, которую следовало подать в конце праздника. Благодаря большой площади стола, удалось пристроить бутылки с водкой, коньяком и шампанским.
Философ не выдержал такой пытки и утащил отбивную, обжаренную в яйце. Он только собрался отправить ее по назначению, как Таня, что сидела рядом с Евгением, обратилась к нему с вопросом:
- Вы уже прошли Бэкона? На каком курсе вы его изучали?
- Мне этот Бекини не очень, поэтому я его не изучал, я его просто игнорировал, руководствуясь принсипом: я знаю то, что ничего не знаю, - отчеканил Борис, засовывая отбивную в широко открытый рот, и подобно голодному бульдогу тут же проглотил ее и дважды икнул.
- А кто произнес эту знаменитую фразу, на которую вы все время ссылаетесь? - не унималась Таня, заподозрив философа в бесстыдной лжи.
- Как кто? я произнес, - сказал Борис, хватая очередной кусок отбивной.
- А, тогда все ясно, а скажите, когда жил Сократ? - спросила Таня весьма серьезно.
- Сократ? Что-то не припомню такого, - почесал затылок Борис. - А, вспомнил. Он живет в общежитии МГУ. Я могу передать ему от вас привет.
- Прошу к столу! - пропела Зоя радостным голосочком, захлопав в ладоши. - Папуль, тащи свои ордена, не скромничай! Мы тебя все ждем. Без тебя праздник не начнется. Ребята, давайте поаплодируем обладателю орденов! У него их столько - ужас, целый мешок.
Раздались аплодисменты, а когда вошел Никандр Иванович в кителе, застегнутом на одну верхнюю пуговицу и в кальсонах, аплодисменты усилились, а Леша дважды прокричал ура. Обе половины кителя были увешаны пятиконечными звездами, медалями с изображением полководцев и бородкой Ильича.
- Ты, почему брюки не одел? - спросила Валентина Ивановна, всплеснув руками. - Опять забыл, черт старый.
- На пузе не сходятся, я пробовал, - сердито пробурчал Никандр.
- Так это старые брюки не подходят, они с прошлого года у тебя бесполезно висят в шкафу, а новые по специальному заказу сшиты и пинжак ты надел тоже старый. Брюхо-корыто надо убирать, - лепетала жена, тоненькая как тростиночка возле своего мужа, такого массивного, имеющего огромный не только служебный, но и телесный вес.
- Мам, не трогай папу, пусть сидит уж, тут все свои, - сказала Зоя. - Он и в кальсонах неплохо смотрится. Если у меня когда-нибудь будет такой знаменитый муж, я ему и в кальсонах разрешу за стол садиться. А то и без кальсон.
- Ладно, пущай так, - процедил Никандр сквозь зубы. - Когда я партизанил, всякое бывало. И без кальсон приходилось удирать, то есть наступать. Как вчерашний день помню, как драпали, ах ты черт, заговариваться стал, как наступали в окрестностях Барановичей...
Но тут Леша вскочил, как хозяин дома, схватил рюмку, полную коньяка и произнес:
- Я предлагаю тост за наше советское студенчество, интеллигенцию нашей страны. Нам строить коммунизм, нам жить при коммунизме, за нами будущее, а все старое на мусорную свалку истории!
- Очень хороший тост, - сказала Зоя, глядя на Лешу сверкающими глазами, полными очарования и бурей невысказанных чувств. Ее пятая точка все время пританцовывала, а то место, которое между, между, ах выговорить трудно, словом это место воспалилось, долго горело и все время требовало одного - крепкого массажа- Я поддерживаю. За этот тост надо пить до дна и только до дна. Глубоко, до дна, туда-сюда, туда- сюда, до дна -так, чтоб в мозгах звенело, - и она опрокинула рюмку с коньяком до дна одной из первых и топнула ножкой.