Она зажгла свечу, поставила на небольшой столик возле кровати, полный яств и вина. Они ужинали, но мало пили. Он все смотрел на нее, будто впервые видел: морской феей, только что выплывший из воды она казалась ему. Ладонь легла на тугую грудь и губы прилипли к ней. Она обхватила его голову ладонями и впилась ему в губы.
- Ты любишь меня, любишь, я это знаю, чувствую, мне никто так сильно не любил. Ты не знаешь, что это значит для женщины, когда ее любят. Правда, ведь, это правда, я для тебя - все? Скажи: да, да, да!
Он взял ее на руки как маленького ребенка-первенца и стал кружиться с ней по комнате, целуя ее в грудь и в губы.
В постели она захотела быть седоком, чтоб попрыгать на лошадке. Две слезинки скатились по щекам возлюбленной, упали ему на грудь, горячие, будто подогрели их на сковородке.
- Жеребец мой милый, до чего ты вынослив! Как хорошо на тебе кататься, - лепетала она, закатывая глаза. Вот ради этого маленького отростка, который творит внутри нас что-то невообразимое, мы тяжело рожаем, идем на аборты, совершаем дикие поступки в состоянии ревности. Да, да, я это только сейчас поняла. И я тебя теперь не отдам ей ни за что! Даже если подвергнусь четвертованию. Ты веришь мне, веришь, ну скажи, только правду, одну только правду и ничего больше.
Женя покрывал ее тело жаркими губами, и все повторилось с еще большей страстью. Это была агония любви, и длилась она до самого рассвета. Никогда Женя не был таким усталым и таким счастливым. Они поднялись, присели к столу, много ели и подкрепились вином.
- Ну, как мой дорогой теоретик?
- Ты знаешь, ничего лучшего в жизни я не ощущала. Это невозможно передать словами, это невозможно описать. Но только от любимого человека можно это получить. Может, следующее поколение будет более свободно общаться друг с другом, и слабый пол будет чувствовать себя раскованным, исчезнет страх иметь нежелательного ребенка, но люди потеряют прелесть контакта. Ты к своей Лизе остыл еще и потому, что она доступна тебе, как стакан воды. У вас контакт - обычное явление, у вас любви нет. А без любви не надо подставлять губы, не стоит ложиться под мужчину. Это просто удовлетворение своей похоти. Наш контакт - это вершина нашей любви. Я тебя еще больше люблю, ты стал мне родным, а я...я - твоей рабыней.
- Прекрасная моя рабыня, я не знаю, как оставить тебя, куда идти, чтоб дать возможность тебе пойти на работу.
- Расстанемся только до вечера, до вечера, ничего не поделаешь. Вечером так же приходи.
Женя шел домой усталый, сонный и счастливый, как никогда. Он спал до обеда. Мать стала тормошить его.
- Что с тобой, сынок? где ты вчера был всю ночь?
- В гостях.
- Ну, смотри, не поступай так, как некоторые: жена с порога, а муж - в гости. Это нехорошо.
- В эту ночь я буду дома ночевать, - сказал Женя, обнимая и целуя маму.
- Милый! Я не могу больше без тебя, не знаю, что со мной. Иди скорее ко мне! я вся извелась уже,- говорила она, не помня себя, не отдавая отчета, что делает... - О Боже, как хорошо! Как это все прекрасно! Сделай все, чтобы он как можно дольше был во мне, массировал мои мышцы. Еще! Еще! Я скоро сойду сума, о-о-о!
Пот выступил у нее на лбу, по щекам катились слезы радости и счастья. Она торопилась и торопила своего партнера. Вот уже скрипнула дверь, Аня стала подниматься по лестнице.
- Анечка, побудь немного внизу, этот хулиган задрал на мне юбку и связал в узел за спиной. Я сейчас приведу себя в порядок, позову тебя, - сказала Люда слабым голосом, надевая шелковые трусики. - Ну, пусти, как не стыдно! что это за гостеприимство, я делаю тебе выговор. Аня, поднимайся к нам, и давай отлупим его, как следует, чтоб он не занимался хулиганством.
Аня поднялась по деревянной лестнице, села напротив и улыбнулась. Она все поняла. Слишком яркий цвет лица был у того и другого, слишком ласково они поглядывали друг на друга, выражая бесконечную благодарность за минутное, но яркое, испепеляющее счастье, которое никто в мире не может доставить, кроме человека.
Женя блаженно лежал на спине, закинув руки за голову. Глаза его были прикованы к Люде и выражали восторг.
- Аня, а, правда, у него глаза хороши? Ты только посмотри внимательно! - говорила Люда, не отдавая отчета своим словам. - Как жаль, что мы не свободны.
Аня молчала, в рот воды набрав. Вдруг послышался голос матери.
- Иди, сынок, помоги мне! Уж больно долго вы там находитесь, что вы там делаете, чем занимаетесь? Что люди скажут? нехорошо это.
Женя сделал вид, что не слышит, и не пошевелился. Мать вскоре пришла сама, открыла дверь, поднялась по лестнице. В лице была тревога, смущение, растерянность.
- Тэтко, - сказала Люда на местном диалекте, - извините нас. Мы пришли на черешни. Ваш сын пригласил нас сюда отдохнуть с дороги, мы здесь втроем, ничего плохого мы не делаем, не думайте.
Голос у нее был сочный, уверенный, щедрый.
- Еще не хватало, чтоб вы тут занимались непотребными делами. У вас у обеих - семьи. Муж должен находиться при жене, а жена при муже. У тебя тоже муж, дочка. Ты тащи его на сеновал, а не моего сына: у него своя семья.
- Вы ошибаетесь, - попробовала возразить Люда, но осеклась.
- Нам пора, - сказала Аня. - Мать Жени права. Нечего нам тут делать.
- Да, да, здесь нечего, а вот если вы хотите черешен покушать - пожалуйста, там осталось одно дерево, полезайте, набирайте, мне не жалко, - сказала хозяйка и стала спускаться по лестнице. За ней спустилась и Аня.