– Нет, э…
– Сам по себе?
Бернар пытается объяснить:
– Я собирался поехать с другом… – Почувствовав, что Лейфу это безразлично, он замолкает.
– Хорошо, – говорит Лейф, глядя в сторону «Поркиз», как будто надеясь увидеть кого-то. Затем поворачивается к Бернару: – На этом я тебя оставлю. Будут какие-то вопросы, дай мне знать, ага?
И он встает.
– Хорошо, – говорит Бернар. – Спасибо.
– Увидимся, – бросает он и уходит.
– Ага, увидимся, – отвечает Бернар, но Лейф его уже не слышит.
Когда он выходит на улицу, заходящее солнце подсвечивает золотистую поросль на его руках и ногах.
Бернар быстро допивает пиво и покидает «Волны», где музыка уже долбит на полную мощность, в ночном режиме. Он идет назад, в отель «Посейдон».
После встречи с Лейфом он чувствует, что ему стало хуже – более одиноко. Когда только присел за столик к Лейфу, он почему-то надеялся, что его ожидает вечер гедонизма или что Лейф хотя бы как-то приобщит его к местной сладкой жизни. То, что Лейф этого не сделал, оставив его на террасе паба допивать пиво в одиночестве, заставляет Бернара почувствовать, что он провалил какой-то тест, возможно, глобального значения.
Это ощущение разрастается во что-то вроде депрессии, пока он шагает по безлюдным улочкам к своему отелю.
Он приходит в «Посейдон» в начале восьмого. В холле душно и темно. Зато дверь в столовую светится как отделение реанимации в больнице. Кажется, окон там нет. Стены обклеены замусоленными обоями. Он садится за столик. Большинство столиков уже заняты – люди низко склонились над тарелками с сероватым супом, слышится только звяканье ложек. Кто-то говорит по-русски. И еще странное гудение, длящееся с полминуты, затем стихающее и снова начинающееся. Официант ставит перед ним тарелку супа. Бернар берет ложку и замечает: на ней что-то налипло. Взяв салфетку – также не первой свежести, – он пытается соскрести с ложки все лишнее. Монотонно звучит русская речь. Отчистив ложку, Бернар переводит взгляд на суп. Жижа серого цвета не вызывает аппетита, и к тому же она холодная. Он осматривается, словно надеясь увидеть чье-то недовольное лицо. Такого не находит. Но он замечает микроволновку в другом конце помещения, а перед ней очередь людей с тарелками супа. Оттуда-то как раз и раздается гудение. Он берет свою тарелку и встает в очередь.
Перед ним женщина сорока с чем-то лет, низкорослая и очень толстая. У нее светлые волосы и оранжевое лицо с красными отметинами под глазами и на носу. Когда он идет обратно к своему столику, то замечает, что она сидит рядом – женщину таких объемов сложно не заметить. Но еще сложнее не заметить ее спутницу – моложе и даже толще. Эта вторая толстуха – возможно, ее дочь – фантастически необъятна. Бернар с трудом отводит от нее взгляд.
В очереди к микроволновке, после нескольких минут черепашьих шажков под монотонное гудение, старшая толстуха обращается к нему по-английски:
– Это возмутительно, скажете – нет?
– М… – только и отвечает Бернар, удивленный ее вниманием к нему.
Женщина сильно потеет – в столовой очень жарко.
– Каждый вечер одно и то же, – говорит она.
– Правда?
– Правда, – говорит она и ставит тарелку в микроволновку.
Глава 4
Ивета. Ах, Ивета.
Первый раз он видит ее следующим утром в «Поркиз».
Ночью он совсем не спал и ощущает вялость. Это была, можно сказать, nuit blanche[20]. В отель он вернулся не очень поздно, но дело было не в этом – он выпил несколько коктейлей в одиночестве на облупленной террасе, безуспешно пытаясь завязать разговор с кем-нибудь, потом его обсчитали в баре, и он пошел назад в отель «Посейдон», испытывая унижение и обиду. Вернувшись в свой номер, он попытался заснуть. Но не тут-то было. Хотя отель, казалось, стоял на отшибе, рядом с ним было какое-то заведение, где до самого рассвета грохотала музыка. В самом же отеле всю ночь хлопали дверьми, пели, кричали и шумно сношались со всех сторон.
Только когда сквозь тонкие занавески забрезжил рассвет, наконец установилась тишина.
Бернар, сидя на кровати, взглянул на часы – почти пять, а он совсем не спал.
И тут кто-то стал заводить машины под окном, хотя там не было стоянки.
Должно быть, он заснул примерно в это время, под рокот двигателей и пиликанье сигнализаций, – когда он снова просыпается, на часах десять минут десятого.
Значит, он пропустил завтрак.
Поэтому он вышел на улицу, где уже припекало, отправился на поиски какого-нибудь подходящего места и в итоге оказался в «Поркиз».
В «Поркиз» даже в десять тридцать утра жизнь кипит. Многие из тех, кто ждет в очереди за кебабами, вероятно, только завершают свою ночную программу. Они хрипло переговариваются или, еще потные после танцев под музыку диско, осоловело смотрят на полоску света нового дня на асфальте перед магазином, у входа в который шумно работает аппарат по выжиманию свежего сока.