Такого же спокойствия требует, в сущности, и созыв Учредительного Собрания, которое должно решить вопрос о государственном устройстве России и дать руководящие директивы для всей предстоящей законодательной работы. Выбирать Учредительное Собрание под громы пушек и мортир, при условии, что миллионы граждан сосредоточены на фронтах, вдали от своего постоянного местожительства, а другие, к сожалению, тоже едва ли не миллионы, томятся в плену и будут тем лишены избирательного права, конечно, – не невозможно, но крайне затруднительно и не вполне справедливо. Что мы ответим бывшим пленным, несколько лет протомившимся в крепостях и концентрационных лагерях Германии и Австрии, когда, вернувшись, наконец, на свободную родину, они спросят нас: «За то ли, что мы рисковали жизнью и пожертвовали своей свободой, обороняя границы родной страны, вы лишили нас права, по совести, подать свой голос при выборах в Учредительное Собрание? За то ли, что мы, благодаря неумелому ведению войны царским правительством и разным предательствам, попали в плен, нам не позволили участвовать своими голосами в разрешении основных вопросов того будущего строя, при котором ведь и мы будем жить в России? За что вы признали нас лишенными гражданских прав?» Конечно, созыв Учредительного Собрания откладывать невозможно; оно нам необходимо, как воздух, которого начинает недоставать. Но насколько успешнее прошли бы выборы, насколько полнее и правильнее была бы выражена воля всей России, если бы эти выборы в Учредительное Собрание происходили не при условиях войны, а в дни мира, при общем спокойствии!
Таким образом, вся жизнь России, все её интересы, ближайшие и более отдаленные, говорят нам об одном и том же. Всё сводится к одному: нам прежде всего, раньше всего, выше всего нужен: мир!
Надо скорее закончить войну, надо скорее заключить мир, в этом – благо России, в этом обеспечение нашей свободы!
Но каким путём можно достичь этой вожделенной цели, заключения мира?
Прежде всего, мир бывает разный. При прежнем правительстве бывали годы, даже ряды десятилетий, когда Россия «наслаждалась» внешним миром. Но вряд ли мы захотим вернуться к миру под тяжкой властью столыпинского режима. Получила мир и Франция после 1814 года, когда коалиционные русско-немецко-английские войска разгромили последние силы Первой империи и вернули на французский престол ненавистных народу Бурбонов в лице безногого, расслабленного и почти слабоумного Людовика XVIII. Хотим ли мы получить нечто вроде подобного мира? Разве не может быть «мир» горше, тяжелее всякой «войны»?
Вероятно, если мы предложим германским империям мир «на каких угодно условиях», мы получим в ответ согласие заключить мир. По условиям такого мира, целые области, населенные нашими братьями или народами, издавна связавшими свою судьбу с Россией, перейдут под тяжкую пяту прусского деспотизма; на Россию будет наложена невыносимая тяжесть неслыханной контрибуции, выплачивать которую придётся и нам лично, и нашим потомкам, истощая свои силы в работе на пользу немецких господ; нам приказано будет принять выгоднейший для Германии торговый договор (одна из главных причин войны), который подорвёт нашу торговлю и промышленность, поведет к банкротству банков и закрытию фабрик и заводов, к великой безработице в массах, к окончательному обнищанию крестьянства. Да, конечно, если мы захотим мира «какой бы то ни было ценой», мы, вероятно, встретим сочувствие со стороны наших врагов; Германские империи пойдут нам навстречу, не вмешиваясь в вопрос нашего государственного устроения, предоставляя России быть монархией или республикой, как ей заблагорассудится самой. Это наше внутреннее, частное дело, Privatsache, как скажут немцы, получая всё, для них более существенное: Прибалтийские губернии, преобладающее влияние в обрубленной Польше, протекторат над Константинополем и проливами и берегами Черного моря, контрибуцию, торговый договор. Но может ли удовлетвориться таким миром Россия?