«Посредник, к вашим услугам…»
«Стой, — сказал Челестини, — я тоже жажду ее… этой женщины».
«Тогда, ваша светлость, это будет стоить вдвойне».
«Хорошо».
«Но… кто же первый?»
«Это мы посмотрим. А ты сходи и убедись, свободна ли она сегодня, и приходи за нами в гостиницу «Венеция», там мы остановились».
Негодяй пошел в одну сторону, наши ребята — в другую. Кареты графини уже не было.
Керубино и Челестини вернулись в гостиницу. Оказалось, что у них осталось ровно пятьсот дукатов. Сев за стол друг против друга, они положили посредине колоду карт и взяли по одной карте. У Керубино был туз червей.
«Счастливо веселиться», — сказал Челестини и бросился на свою кровать.
Керубино положил в карман пятьсот дукатов, попробовал, свободно ли кинжал выходит из ножен, и сел поджидать негодяя. Через пятнадцать минут тот явился.
«Она свободна сегодня?» — спросил Керубино.
«Да, идем!»
Они спустились. Ночь была чудная. Небо смотрело на землю тысячью своих золотых глаз…
Они остановились перед потайной дверью. Женщина их ожидала у входа.
«Ваша светлость, — проговорил негодяй, — сто дукатов пожалуйте мне, а четыреста вы положите в тот маленький алебастровый ящичек, который заметите на камине.»
Керубино отсчитал ему сто дукатов и последовал за женщиной.
Дом, в котором очутился Керубино, был прекрасным мраморным дворцом. По обе стороны лестницы в хрустальных шарах горели лампы, а в промежутках между лампами стояли курительницы, распространявшие благоухания.
Пройдя через ряд блиставших царской роскошью апартаментов, они вошли в большую галерею, в конце которой оказалась дверь. Отперев ее, камеристка втолкнула Керубино, после чего дверь снова закрылась.
«Это ты, Джидса?» — раздался женский голос.
Керубино посмотрел туда, откуда был слышен голос, и сейчас же узнал графиню, которая в легком кисейном платье лежала на софе, покрытой канифасом; она играла прядью своих длинных распущенных волос, покрывавших ее на манер испанской мантильи.
«Нет, синьора, это не Джидса, это я,» — сказал Керубино.
«Кто вы?» — спросила графиня.
«Я, Керубино, дитя Мадонны.»
И молодой человек приблизился к софе. Графиня приподнялась на локте и стала с удивлением смотреть.
«Вы пришли вместо своего господина?»
«Я пришел сам за себя, синьора.»
«Я вас не понимаю.»
«Я вам объясню. Я вас сегодня видел на Кьяйе в то время, когда вы ели мороженое, и, между прочим, сказал: «Как она прекрасна!»
Графиня улыбнулась.
«Тогда ко мне подошел какой-то человек и сказал: «Вы желаете эту женщину, которую находите столь красивой? Я вам ее отдам за пятьсот дукатов». Я вернулся к себе и захватил деньги. Подходя к вашим дверям, он у меня спросил сто дукатов. Я ему дал. Что же касается остальных четырехсот, то он велел мне их положить вот в эту алебастровую коробочку. Вот они.»
Керубино бросил несколько горстей монет в ящичек, который быстро наполнился, так что деньги посыпались на камин.
«Ах, этот ужасный Маффео! — сказала графиня. — Вот на какие шутки он начинает пускаться, чтобы обделывать свои дела!»
«Я не знаю, кто такой Маффео, — отвечал мальчик, — не знаю, каким способом он обделывает свои дела. Мне только известно, что вы мне обещаны на сегодня за определенную сумму. Сумма эта уплачена. Следовательно, вы будете моей.»
С последним словом Керубино сделал шаг к софе.
«Ни с места! Или я позвоню, — крикнула графиня, — и прикажу моим людям выбросить вас за дверь.»
Керубино закусил губу и положил руку на рукоять ножа.
«Послушайте, синьора, — проговорил он сдержанно. — Когда вы услышали мои шаги, вы ждали появления какого-нибудь аббатишки или праздношатающегося богача-француза, и подумали: «Ну, слава богу, денек у меня сегодня выдался неплохой». Но, увы, синьора, это не был ни тот, ни другой. Это оказался калабриец, и притом не с равнины, а с гор; если хотите, мальчуган, но мальчуган, принесший в Неаполь из Тарсии в платке голову бандита, и какого бандита! Самого Чезариса! Золото, которое вы видите, — это все, что осталось из платы, полученной за его голову. Остальные две тысячи пятьсот дукатов проиграны в карты, пропиты и истрачены на женщин. За эти пятьсот дукатов я еще в течение десяти дней мог бы иметь женщин, вино и игру. Но я захотел иметь вас, и я получу!»
«Мертвую — да, может быть.»
«Живую.»
«Никогда!»
Графиня протянула руку с намерением схватить шнурок сонетки, но Керубино в один прыжок очутился около софы. Графиня вскрикнула и лишилась чувств: кинжал Керубино пригвоздил ее руку к стенной обшивке, всего шестью дюймами ниже шнурка сонетки.