— Неужели тебе ни разу не было больно от того, что ты делаешь с другими? — скомкано спросила она.
— Были, конечно, моменты, — признался он, сглотнув комок в горле и выдержав паузу. — Иногда они… кричат. Страшно и такое потом сниться долго. Особенно когда женщины. Сражаются-то они часто так, что он мужика не отличишь, пускай и мельче и слабее, но когда кричат… Это тяжёло, да… А какой у меня выбор? Смотреть, как они режут наших, и как они кричат? Тоже сомнительное удовольствие, знаешь ли… Нашла о чём на ночь поговорить…
— Прости. День был нехороший, всё не могу с себя это смыть.
— Понимаю, — Кальдур вздохнул и попытался улыбнуться, глядя на неровные и перекошенные палки, прикрытые тентом. — Кхм. Продаёт как-то мужик на базаре мёд. Мимо проходит настоятель монастыря, зачерпывает мёд пальцем и пробует. Говорит: "Ба-а! Да это самый прекрасный мёд, который я когда-либо пробовал". Мужик пожимает плечами и отвечает:" Знаю, батенька, я бы его и не продавал, если бы туда мышь не упала".
Анижа снова не оценила его шутку, и минуту или две они провели в молчании.
— Поцелуй меня, — вдруг попросила она и придвинулась ближе.
— Прости? — смутился Кальдур, попытался отодвинуться, но в тесной палатке было просто некуда.
От неё шёл приятных запах вина, перемешанный с ароматом её тела и какими-то мятными и резко-пахнущими травами, которые она использовала для помощи раненых.
— Ты слышал. Поцелуй меня, как тогда в Храме.
— Ты пьяна Анижа, — промямлил он.
— А тебе от этого не легче? — усмехнулась она. — Ты вон на меня как смотришь. Чего раньше так не смотрел не знаю, да и не важно. Чего молчишь?
— Не знаю, что сказать.
— Глупый Дур-Дур.
Она провела рукой по его волосам, он перехватил её за запястье и повернулся к ней, пытаясь придумать, что сказать. Но не нашёл внутри ничего, чтобы хотел сказать.
Их губы встретились. Неумело и с дрожью. Он придвинулся ближе, выпустил её руку, позволил обнять себя, а сам опустил руки на талию, и чуть позже позволил опустить их ещё ниже.
Всякие мысли покинули его, оставив только этот момент, её горячие и влажные губы, дыхание, прикосновения и её запах. Она отстранилась от его поцелуев, он уложил её на спину и перешёл от подбородка к шее.
— Нет, — слабо прошептала она, но он её не слышал и уже не думал останавливаться.
Кровь ударила ему в голову, он впился в неё губами и грубо прижал к себе. Её горячее дыхание обожгло, и он ещё больше потерял голову. Грубо разодрал шнурок на её платье, чтоб добраться до груди, она попыталась отпихнуть его, но у неё не хватило сил. Он задрал подол её платья, к самым ягодицам, забрался туда рукой.
— Нет, — заумоляла она.
И каким-то чудом, тяжёло дыша над её дрожащим телом, он остановился. Её глаза блестели в темноте, она тоже дышала тяжёло, была бледной и покрытой испариной. Она была напугана, а он чуть совсем не потерял от неё голову и не завершил начатое силой.
Что-то вернуло его на землю.
Тяжёлое чувство в груди, расходящееся к плечам и крестцу, тянущая боль в затылке и шее, как от испортившейся погоды. Чувство тревоги.
Вдалеке грянул гром. Резкий и тонкий, совсем не похожий на тот, что приносит с собой гроза. И следом ночь разорвал едва слышимый вопль. Кальдур замер и прислушался, как и весь лагерь. С минуту или две стояла почти полная тишина, которая прервалась криком дозорного. И звуком ещё одного резкого удара и грохота.
Кальдур ощутимо побелел и сжался, вытащил руку из-под платья Анижи, отстранился, она тут же опустила платье вниз, прикрыла обнажённую грудь руками, и испугалась ещё больше от гримасы на его лице. Она слышала тоже. Звук напомнил ему кое-что. И тут же его доспех проснулся и опознал врага.
Он вырвался из плена палатки и едва не столкнулся лбами с Розари. Она посмотрела под полог, потом на Кальдура, да так, что он зажмурился и весь сжался. Но удара не последовало, она метнула в него полный ненависти и льда взгляд, и тут же развернулась к приближающейся угрозе.
Крики дозорных стали тревожнее. Несколько раз щёлкнула тетива, и свисты стрел сменились ещё более тревожными криками. Лагерь просыпался, а Кальдур и Розари быстрым шагом шли к его северному входу, внутри молясь, чтобы их доспехи ошиблись в своём чутье.
Но они не ошиблись.
Бледнокожий гигант легко отшвырнул от себя ворота одной рукой и оказался в лагере. В него ударили стрелы и копья, которые отскакивали от него, как от каменной стены. Несколько смельчаков бросились на него, чтобы порубить мечами и топорами и тут же были сметены лёгким движением бледной руки.