— Там тебя хотят видеть! Срочно! Ищут тебя! — её тормошил Гнарт и сам он был даже немного испуган.
Анижа встряхнулась, опираясь на него, встала, выплеснула себе в лицо кружку с водой, схватила сумку в охапку и выбежала из палатки. Только на выходе поняла, что понятия не имеет куда бежать, и что ей нужно ждать Гнарта. Он вышел из палатки следом, странно озираясь, и тут же испуганно спрятался внутри палатки. К Аниже шли двое стражников и их капитан, их лица не предвещали ничего хорошего.
— Где раненый? — спросила их Анижа. — Опять напали на вашего?
— Опять, — буркнул командир, стражники вдруг не остановились напротив, а подошли ближе и схватили её под руки.
— Не поняла.
— Скажи вот мне, жричка! — рявкнул на неё командир так, что она моргнула. — Ты вот подружка темников, цацкаешься с ними каждую ночь, хотя тебя никто не просил. И вот как… как, объясни мне, сбежали они?
— А мне-то почём знать? — удивилась Анижа.
— Так ты ж им помогла!
— Меня тут, конечно, часто за дурочку считают… — медленно ответила она. — Но я не настолько.
— Что ты… — снова рявкнул командир, но Анижа оборвала его ледяным тоном:
— Моё дело, чтобы не умер никто по возможности. А пока вы тут по лесам бегаете и режете друг друга, мне только новых привозят. Мне бы хорошо было бы, если бы все по домам разошлись и прекратили. А чтобы раненые, по лесам бегали, чтобы на них как на зверей охотились, и они потом по второму кругу ранеными становились — мне этого не надо. Я их не потому лечу, что они мне нравятся, командир… мне люди вообще не особо нравятся. Людей хороших по-настоящему и чистых перед Госпожой, раз два и обчёлся. Век бы ваши рожи не видала после этого лагеря… Мне больше книги любы, чем вы все. А лечу я вас, потому что я клятву давала — всю жизнь, какая есть, защищать. До самого конца моей жизни. Понимаешь? Мне не важно темник это, ребёнок, или чудище из темноты, если оно скулит и кровью течёт, я перевязывать и шить буду, пока кровь не остановиться. А вы уж сами потом между собой разбирайтесь кто прав из вас, а кто виноват. Моё дело — чтобы жило.
От её речи командир опешил, всё пытался подобрать слова, но ничего не мог из себя выдавать.
— Так ранило кого-то или нет? — сквозь зубы спросила Анижа, попытавшись вырваться из хватки.
— Стражника они оглушили камнем, — командир пришёл в себя, отдал знак, чтоб её отпустили. — Добить не пытались. Вот уж не знаю почему, то ли чтобы у нас было меньше поводов ловить их, то ли стражник не грешил перед ними. А может перед тобой им стыдно стало, шельма. Ладно. Верю тебе.
— Стражник тот где? Всё равно посмотреть надо. Всех, кому по голове прилетело, смотреть надо, даже если кажется, что всё в порядке.
— Там он, у клеток сидит, в себя приходит. Не пропустишь.
Анижа подняла сумку, смерила командира презрительным взглядом, и прошла мимо.
Стражник был всё ещё тот, что пытался отчитать её. Простоял в дозоре сутки, не мудрено, что уже не мог следить за своими подопечными нормально. Уснул стоя. А чего поделать, людей в лагере не хватало.
Он сидел на бревне и держался за криво перемотанную голову. Анижу с немного виноватым видом присела рядом, убрала его руки, размотала бинты и осмотрела ссадину на затылке.
— Тошнит? Голова болит?
— Да, но бывало и хуже. Не первый раз прилетает. Живой я вроде.
— А это уже я буду решать. Отваляешься три дня на всякий случай в лазарете.
— Ага, — ухмыльнулся стражник, — да кто ж мне даст?
— Я с твоим командиром сама поговорю и объясню. С головой шутки плохи. Полежишь, посмотрю за тобой, если всё в порядке — будешь опять стоять тут как истукан.
— Ну попробуй-попробуй.
— Много сбежало? — Анижа осмотрела пустые клетки за спиной охранника, подозревая плохое.
— Да трое всего, — поморщился тот. — Клетки — дерьмо. Воким с утра приказал занять их чем-то, вот могилы теперь копают под охраной. Урежут им пойки, чтоб сил на такое не было. Хорошо хоть глотку не перерезали. Зассали, наверное.
— Ты бы это… сам бы поосторожнее был.
Он попытался ещё раз хихикнуть от её подкола, сморщился от головной боли, и она закончила с его бинтами уже в тишине.
***
— Как же ты так?.. — Анижа скривилась.
— Да топор соскочил, сука, — пожаловался ей солдат, вертясь и мешая ей зажимать рану. — Мне всего-то надо было дров притаранить. Даже не в бою, сука! Ух как больно-то! Дерёт прям руку.
Казалось, что ему совсем не больно, он скорее удивлён и раздосадован. Его ладонь была разрублена по центру, на глубину достаточную, чтобы повредить сухожилия и сделать эту конечность источником проблем на всю жизнь.