— Ладно, чёрт с тобой, — дядя вдарил ему по плечу. — Насиделся ты за зиму в четырёх стенах. Дуй гулять, раз на работу не стоит. У нас ещё недели две или три, чтоб закончить. Тока далеко не отходи от деревни. Времена пока неспокойные.
Кальдур недоверчиво посмотрел на дядю и улыбнулся, поняв, что тот не шутит. Кивнул ему, замахнул тяпку на плечо, встряхнулся, чтобы сбросить с себя остатки раздражения, головной боли и холодного ветра, да пошёл в сторону дома, насвистывая навязчивую песенку. Перемахнул одно поле, другое, третье, перепрыгнул через ручей, отогнал взмахом мотыги мелких сорванцов, что за ним увязались, и увидел край родной деревни.
Наконец-то тут кипела жизнь! У берега собралось добрая половина селян. Лёд почти освободил величественную Явор и все её притоки от своего плена. Рыбаки готовились выйти на реку, чинили лодки и готовили снасти. Женщины нескольких поколений затеяли масштабную стирку в ледяной ещё воде и горланили песни от которых улыбка расцветала на лице.
В воздухе клубилась пыль и древесный дым. Веники, метёлки и тряпки выгоняли из домов застоявшуюся грязь, а печи жгли последние дрова и старый, никуда не годный, хлап. Исхудавшие и облезлые за зиму собаки и кошки нежились на солнце или гонялись по всей округе, выслеживая проснувшихся после спячки грызунов, и делая всё от них зависящее, чтобы их шкура обновилась и снова начала лосниться.
Старый рыбак Квасир закурил трубку и задумчиво чесал чуб, оглядывая после зимы свой забор, и косился на соседей. Сошли сугробы, и он не досчитался нескольких столбиков, которые, судя по всему, сами ушли топиться в печи какого-то лентяя.
Старый алкаш Дукх скалился в блаженной улыбке и покачивал головой, соглашаясь сам с собой в том вопросе, что уже давно настала пора достать из погреба его настойки, что за зиму только набрали живительной для него силы.
Молодые шпанцы носились туда-сюда и орали дурниной, словно они сами были всю зиму заперты в погребе, только-только увидали белый свет и вспомнили, что такое бегать.
Суровый, но заросший жирком за зиму Кредх сверкнул недовольным взглядом на тяпку Кальдура — перед посевной ему самому надлежало навести порядок на своём поле и починить инструмент. Кальдур нагло ему улыбнулся, давая понять, что у них-то с дядей всё уже схвачено и за самый добрый урожай будет с кем пободаться.
Путь до дома оставался неблизким, жили они на отшибе по дальней стороне, далековато от ручья. Перспектива переться за тридевять земель, таскать воду от колодца и растапливать баню, чтобы привести себя в порядок и оттереться от въевшейся земли, Кальдуру совсем не понравилась.
Вместо этого он схватил бесхозное дырявенькое ведёрко, висящее на заборе, набрал воды из колодца и вернулся назад, к полям и амбарам. Зашёл в самый дальний и старый, огляделся, убедился, что он один, ушёл в самый дальний конец, спрятался за стогом прошлогоднего сена. Пнул досточку, так чтобы она вышла вверх, подцепил её пальцами, вынул из ямки кусок мыла и вехотку, кинул в стог сена сумку, отставил тяпку и стянул обувь. Чертыхнулся несколько раз, ощупывая шишку на пол лба, и гадая лопнет ли она в самый не подходящий момент или нет. Послал всё к чёрту, стянул рубашку, портки, намылился быстро, зашипел, когда мыло попало на ранки и ссадины, натёрся, да смыл.
— А… э… ы… — раздалось у него за спиной.
Он резко обернулся, выронил ведро прямо себе на пальцы, выругался и застыл. В глубине амбара, прямо перед ним, с глазами направленными точно в середину, стояла девушка, лишившаяся дара речи.
— Анижа! А ты что здесь забыла?! — прикрикнул он на неё.
Красный рисунок стыда покрыл её щёки и лоб, она хватанула воздух, породив нелепый почти хрюкающий звук, и развернулась, так быстро и резко, что едва не упала. Кальдур бесшумно выдохнул и попытался успокоить скачущее галопом сердце — девушка вряд ли увидела то, что Кальдур не хотел никому показывать. Её внимание отвлекло совсем иная часть его тела.
— Я… — робко попыталась она.
— Опять следишь за мной? — ехидно улыбнулся Кальдур, девушка дёрнулась словно от удара кнутом.
— И вовсе нет! — крикнула она и топнула ножкой. — Дурак ты, Кальдур. Настоятельница послала меня за сек…
— За сеном? Разве монахи теперь питаются как лошади? — усмехнулся Кальдур, разглядывая набитый наполовину мешок у ног девушки.
— Дурак! — она неуклюже развернулась, чтобы накричать на него, вспомнила, что он голый и тут же отвернулась назад. — Чтоб тебя ещё сильнее измутузили!