Ллейан: Меня так воспитали.
Бригитта: Кто? Блехерис?
Ллейан: Не только он. Мать, отец, няньки.
Бригитта (вздыхая): Тяжёлый случай… Не думала я, не гадала, что это начнётся так скоро. И много вас таких в Придайне?
Ллейан: Уже много поколений знатных семей исповедуют Господа нашего по канону Римской церкви, а прежде некоторые принимали учение Пелагия.
Бригитта: Проклятый Рим!.. Для вас, небось, Охота Гвина ап Нудда, промчавшаяся перед самым носом, привидится всего лишь дьявольским наваждением.
Ллейан: А разве не так?
Бригитта: М-да… Ничего святого! Когда-то мы силой отняли волшебство у первых людей за их вероломство, и многие от этого тогда страдали. А теперь потомки тех, первых, страдавших, сами с радостью, добровольно отказываются от последних сил своей земли, тех её крох, коими ещё могут воспользоваться, взамен непонятно чего. Неужто вы считаете, что у Йессу Гриста хватит святых, чтобы помочь всем вам?! Хотя… плодить святых – дело нехитрое, был бы повод.
Ллейан (смущённо): Но ты же сама…
Бригитта: Что я сама? Со мной вы хоть не отупеете так скоро, как могли бы. Хорошо, давай попробуем по-другому. Ты любишь Гвенддид и Мирддина?
Ллейан: Люблю, конечно!
Бригитта: Такими, какие они есть?
Ллейан (помолчав): Не знаю…
Бригитта: Вот об этом, наверное, и надо говорить. Я, например, считаю, что у любви преград нет. Или, если угодно, их не должно быть. А всё остальное, как мы все здесь говорим, – от лукавого. И третьего, как верно считали ненавистные мной римляне, не дано. Ты или любишь своих детей целиком и без остатка, или не любишь их вовсе.
Ллейан: Я поняла, госпожа.
Бригитта: Сомневаюсь. Это понимание не приходит сразу. И даром оно тоже не даётся. Тебе придётся положиться на своё чутьё, на то, что ты – мать. И очень хорошо саму себя слушать. Любовь сама шепнёт тебе нужное.
Я был берегом моря
Среди парящих облаков
Я улыбнусь своей судьбе.
Я не дарил свою любовь
Тем, за кого дался борьбе.
Я злобы не питал к врагам.
Моя страна – тартан и килт.
Она найдёт пути к словам,
Сжигая всё порывом жить.
Я бьюсь не за закон и долг –
За проблески надежды бьюсь,
Разверзшие твердь облаков.
Я взвесил всё и не боюсь.
Года прошли в единый вздох,
Порыву разум уступил.
Ещё не близок мой порог.
Я бьюсь, пока хватает сил!
Кромка берега. Мирддин.
Нет, не так. Кромка берега. Мирддин и Гвенддид. То есть мы!
Отпросились у тётушек на чуть-чуть поиграть у моря, пока ненадолго распогодилось – со дня на день должен был настать Самайн, и нам приходилось всё чаще – это мы придумали недавно – становиться… горячее, чтобы не замерзнуть на воздухе.
Играем в Похищение быка из Куальнге. Эту скелу совсем недавно повествовала Бригитта дяде Феогану, а он, слушая её, тут же зарисовывал черточки с кругляшочками на телячьей коже, проговаривая слова на незнакомом языке. Кажется, на латыни. Повествовала Бригитта где-то дней десять. Феоган, как все нормальные жители Эрина, конечно же, знал скелу о Похищении, но тётя Бриг поведала ему свою версию, где риг Конхобар был полным идиотом, и именно её велела зарисовать. Спорить с ней было бесполезно: «Мне всё равно виднее, а тебя там вообще не было. Да. Да, Феоган, ты абсолютно прав – святой равноапостольный Патрикей, помолившись, перенёс меня в ту древнюю эпоху и показал, как гадко жили язычники, не знавшие Христа. Всё, хватит разговоров, записывай давай!».
В общем, мы с сестрой выкидываем на пальцах жребий, кому за кого в Похищении играть.
– Гвенддид, я уже в третий раз играю за Круахан. Так нечестно!
– Круахан терпит поражение от Эмайн-Махи. Не любишь проигрывать? – издевается сестра.
Я тоже не лезу за словом за пазуху:
– Почему бы тебе хоть разочек не сыграть за Круахан? Ты – вылитая бан-ри Мэв, такая же гадкая и противная.