Мананнан сказал:
– С Безумием мира людей ещё можно было что-то придумать. Но с Безумием Аннуина… с Безумием Аннуина не справится даже сам Аннуин.
Тишина звенела недолго.
– В таком случае близнецам и их матери лучше всего остаться подле вас. Вы хотя бы понимаете, что происходит, – сказал Блехерис, и ему стало по-настоящему страшно.
– Итак, – задумчиво произнес Мананнан, – у нас под опекой, будем искренни, три ребенка и бывший друид, который, как и мы, связан словом – опекать, беречь и быть рядом. На носу гибель мира, что случится гораздо быстрее из-за наступления Самайна. У нас остаются считанные дни, и мы совершенно не знаем, что делать.
– Тогда давайте начнём делать то, что мы точно знаем, – сказала Бригитта. – Для начала решим вопрос с пришлецами, а затем доберёмся до Керридвен, чтобы перепоручить ей её родичей. Так, думаю, будет правильно. Да и испросить совета у кумушки Кер будет куда как проще, чем, например, мне докричаться до своего отца, а тебе, Ман, до твоего.
– Согласен, – вздохнул сын Моря.
В храме у корней многовекового дуба братия и послушники, мужчины и женщины, складно затянули псалмы. Феоган хорошо знал свою работу.
– Ллейан, – обратилась к ней Бригитта, – собери себя и детей, одень их потеплее. Очень скоро нам предстоит отправиться в путь. Думаю, Блехерис тебе сейчас поможет.
Я был беседой о несбывшемся
Нет, не глубже наш путь и не шире,
Чем основы легенды любой,
Но живём мы в поганейшем мире,
Где рифмуются «кровь» и «любовь».
Мы питаем свой мозг новостями
О вопросах, решённых за нас,
«Тем не менее выбор за нами», –
Мы солгали себе сотню раз,
На сто первый воскреснув, и снова
Убеждаемся в том, чего нет.
Мы не любим любить, но готовы
Ждать чужую любовь сотни лет.
Мананнан и Бригитта остались в келье одни. Богам не нужно печься о скарбе в дорогу. Богам иногда нужно поговорить друг с другом о том, что волнует лишь их одних. И в этом боги весьма сродни людям. И, как и люди, боги начинают говорить о сокровенном, лишь когда осознают, что больше такой возможности не представится.
… Тянут до последнего.
– Бриг, ты же знаешь…
– Знаю.
– Ну, а ты?
– Не знаю…
– Может быть…
– А может и не быть. Стоит ли сейчас?
– Стоило всегда.
– И где же ты был?
– Там, где не было нас обоих.
– Вот. Что-то всегда было важнее.
– Или кто-то.
– Не «кто-то». Мы сами для себя, какой видели свою жизнь, такой и жили.
– Мы же не люди, чтобы бояться смерти и спешить.
– Мы и не спешили. А сейчас уже, возможно, поздно.
– Снова нам не до нас?
– Нет «нас», Мананнан. И никогда не было. Всегда порознь и со своими заботами о мире.
– Об общем мире.
– Да, странно получается. Мир общий, а заботы разные.
– И ты не хотела бы…
– Не знаю. Не думала. Вернее, думала. Но давно. Из всей нашей вечности на самые важные слова – считанные минуты.
– Если всё это вдруг перестанет быть, я хочу в тот момент смотреть на тебя.
– Тогда смотри. Зачем снова откладывать всё на конец?
– Бриг, скажи, мы есть?
– Ты есть у меня, а я есть у тебя. Всё это время. Где бы мы ни были. Иногда быть друг у друга гораздо важнее, чем быть друг с другом.
– А если ты не права?
– Значит, я большая дура. Но так это или нет, мы с тобой никогда не узнаем.
– Почему же не узнаем?
– Не с чем будет сравнивать.
Я был толпой у монастыря Килдар
Искусной глупости творцы
Смешали правду с ложью,
И, как последние глупцы,
Мы опустили вожжи.
И нашу правду из-за спин
Рихтуют интересно
Отец кого-то, чей-то сын –
Безжалостно, нелестно.
И в этой правде лучше тот,
Кто красочней обманет,
И каждый раз не на живот –
На смерть творятся брани.
Но в этом яростном пылу
Сражений за придумки
Другие далеко в тылу
Уж набивают сумки.
И тот последний, кто падёт
За ложь, но не за правду,
Не осознает наперёд,
Как этой смерти рады.