– Вот и я о том же: кажется, я сейчас забуду, зачем пришёл к тебе.
– Ненадолго. Ненадолго забудешь. Араун, ты не просто пришёл ко мне. Ты пришёл в меня. Ты вошёл в Тень. Но чтобы следовать во мне дальше, ты должен меня познать.
– Ох, хитрюга! – и Араун приступил к познанию.
Они познали друг друга и отдохнули друг от друга.
– Теперь, Араун, ты здесь свой. Всё, что ты видишь вокруг, – тень. Всё, что ты видишь вокруг, – я. Один приблудный певец, однажды попав сюда, назвал это сумраком. А потом проснулся, но многого не запомнил. Зато многое надсочинил сверху. Забавно вышло… Но не будем отвлекаться, мой сизый мох этого не любит. Идём дальше. Вокруг ты видишь тени. Они как живые и даже как неживые существа. Тени всего, что может отбрасывать тень. Если кто-то или что-то на свету, значит, здесь ты явно это узришь.
– Теней много. Значит, сейчас день?
– По крайней мере, в смертном мире – да. Поэтому тени Аннуина менее предсказуемы. Видишь ли ты светящиеся пятна, отбрасываемые всем и вся вокруг? Это не-тени. Это свет солнца, луны, огня. У нас с тобой не-теней нет. Со мною дело ясное, а ты свою тень, хи-хи, отдал на растерзание Пвиллу.
– По твоей, спешу заметить, идее.
– Не благодари. Ты бы не вступил в Тень, волоча свою тень за собой. У каждого мира свои порядки, тебе ли это не знать, владыка Аннуина?
– Будет умничать! Объясни теперь, зачем мы здесь.
– Вестимо, не затем, чтобы заработать предлог для плотской близости, – Скатах сказала почти правду. – Всё отбрасывает тень. Тени у всех одинаковые – чёрные. А не-тени, как ты понимаешь, разные. Из тени вышли кошмары, коими мучает себя Маха-Ригантона. По ярким всполохам не-тени мы найдём жену Мудрого и выйдем из её тени пред её ясны очи.
***
– А, Мрачный? И ты, Скатах? Как я ни пряталась от него, он всё-таки нашёл, кого прислать, –Рианнон продолжила, теперь уже со злостью вместо усердия, очищать свежевыловленного карпа от чешуи. Рядом лежал аккуратно расстеленный невод.
– Добро же тебе, Маха, – обратился к ней Араун. – Что же ты творишь?
– Уже ничего. Давно ничего не творю. Манавиддан меня бросил. Ему, видите ли, нужно мстить Риму за свой Остров друидов. Придери, – она раздражённо махнула рукой, – вскоре ушёл за ним. А я… а я, видимо, буду доживать на этом берегу. Вместе с карпиками.
– Почему они не вернулись? – спросила Скатах.
– Пытались. Но, видать, не судьба. Мы отрезаны от Аннуина исключительно в пределах Придайна. Равно как и отрезаны от моря. Ни на один камушек хоть на выпад от побережья перепрыгнуть не можем. И все эти годы никого, кроме людей, не встречали. Как будто мир другой, и мы в нём другие. Скоро, наверное, и стареть начнём совсем как люди – быстро и безвозвратно, – одним резким движением она пригвоздила к земле ножом всё ещё трепыхавшуюся рыбину, та стала затихать. – Я, я во всём виновата!.. Я хотела его защитить тогда, когда этот… ударил солнцем!
– А ещё ты хотела в то мгновение, чтобы сын был только с тобой, – догадался Мрачный.
– Да! Да!
– И сына Лира с собой в заклятье прихватила. И заклятье твоё наложилось на его туман.
– Да! Да! Да! – Рианнон зарыдала. – Он не простит меня! Они оба не простят!
– Зато я знаю того, кто простит. Идём к нему, он будет рад.
– Нет! Я не смогу выйти из заклятья! Я хотела! Столько раз хотела! Но я вложила в него все свои силы! Теперь и я, и Придери, и Ман – все мы заперты в этой… половинчатой сути!
– Мрачный, – тихо произнесла Скатах, – кажется, здесь задачка для тебя.
Араун кивнул. Он всегда знал, где нужны границы, а где не нужны. Он отошёл и развёл руки в стороны. И совсем скоро нащупал предел, которым Рианнон во все стороны и направления оградила себя, Придери и Манавиддана. Никогда ещё Араун не сталкивался с таким колдовством. Руки его, хоть и обжигаясь, проходили через созданную грань вполне свободно. Но внутренний взор, которым видят лишь древние и посвящённые, давал понять: для этих троих значительно разнилось меж собой то, что происходило по ту сторону, и что творилось по эту.
Кто сказал, что боги не любят обманываться? Кто сказал, что их самообман не может стоить им жизни?
– Мрачный морок умерщвляет, вымарывает из мира, на вымирание обращает обрамление оморочившее. Развейся, венок, вьюнком завьюжь, завой, завались за вал! Прочь отпрянь, отопрись!.. Иди, Рианнон, найди сына, пусть встретится с отцом. Манавиддана трогать пока не надо. По крайней мере, одно человеческое поколение, – Араун поймал себя на мысли, что он-то, видимо, из всех древних к людям – наиближайший: кто ж ещё, как не он, постоянно видит вновь прибывших в Аннуин умерших людей! Вот и начал считать время человеческими сроками. Хотя зачем его считать? Кстати, управился ли за этот срок со своим жребием мудрый Пвилл?