Я был эхом домыслов об Артосе-Медведе
Белентайн, Белентайн, светлый праздник весны,
Ночь начальная месяца мая.
Ночь влюблённых сердец, ночь скрываемых лиц,
Коих маски спадают под утро лишь вниз,
До поры тайны не открывая.
Белентайн – песнь богов, сладострастная песнь,
Дань природе за щедрость дарений,
Гимн любви, жизни гимн, встреча летней поры,
До утра не свернутся обильем пиры,
Где нет места на ранги деленью.
Занимается пламя высоких костров,
Коих много на леса опушке.
Славит будущие урожаи народ,
В забытьи развесёлом ведут хоровод,
И рекой льётся пиво по кружкам.
Вот выходит из замка властитель Артур
С ним под руку идёт Гвиневера.
Их приветствует с вящим признаньем народ,
Что участья монархов во празднестве ждёт,
Ибо свята народная вера,
Что, чем жарче огонь, тем обильнее год.
Люди церкви сказали, что праздник сей мерзк,
Что народ этим дьявола будит,
Что трекятым кумирам сим воздана лесть,
Что всевышний любого, кто бы он ни есть
За поганую мерзость осудит.
Но никто не ушёл – есть народная честь,
Что ж до церкви, с неё не убудет.
И идёт средь костров королевска чета,
Разбрелась многочисленна свита,
Превозносят правителей все нараспев,
Нарядить во обрядовы платья успев,
И главы их венками увиты,
И личины уже им скрывают лицо,
Ударяют по струнам и бубнам,
И пирующих сомн отправляется в пляс,
Чтобы Беленов огнь до утра не угас,
До поры возвращения к будням.
Пьян британский король, от веселия пьян,
Позабыв, кто он сам и с кем пляшет.
Ночь сия – вот поистине чудная ночь,
Когда горе с унынием гонятся прочь,
Сами ноги ведут тебя дальше.
Вот уж нет хоровода, и парами все,
Взявшись за руки, прочь удаляются.
Нынче ночь Белентайна, секретов пора,
Не расстанется с маской никто до утра,
И неведомо, кто с кем лобзается.
Две девичьи руки обняли короля,
Тело к телу в порыве прижалось.
Встать! Одеться! Уйти!
Но Артур в забытьи,
Время думать ещё не настало.
Белентайн, Белентайн, светлый праздник весны,
Ты, увы, обернулся невзгодой.
О, Артур, сына ты от сестры обретёшь,
Чьим оружием будет коварство и ложь
На погибель британского рода.
Белентайн, Белентайн, глупость юных годов
Превратится в погибель Придайна.
Злую шутку сыграл Белен, огненный бог:
Брат на брата пойдёт, обнажая клинок,
Предавая семейные тайны.
С первым проблеском дня догорели костры,
Почва пьяная элем пролитым.
Люди спали в кустах, на деревьях и под…
И потянутся дни присносущных забот,
Лишь на ночь будто бы позабытых.
– Необычно звучат наши имена, – задумчиво произнес Артос, когда Талиесин закончил. – Бард, зачем ты их изменил?
Тот лишь пожал плечами:
– Я сложил эту песню, когда гостил в Акве Сулис у одной римской семьи, их предок когда-то был местным эдилом, главой города. Они называли тебя Арториус, о владыка. Как все римляне.
– Да, помню, меня так действительно называли… Но вижу, что теперь у них многое звучит по-другому. Кого же мне в сыновья приписали? Медрота? Или как его там сейчас?
– Мордред, государь.
– Ах, Мордред? Обязательно было переиначивать в «Великого»?!
– Скорее, в «Чёрного», – предположил Талиесин. – Вот, например:
Хмурил брови вождь британский, слушав на жену наветы,
Словеса, что ядовито сказаны ему Мордредом,
И душою овладела злая, жгучая тоска.
Но в желанье разобраться дрогнула его рука.
Он считал, что Гвиневера – лучшая из смертных женщин,
Что жены дурным деяньем он не будет обесчещен.
И невзвидел он Мордреда за неправедный навет.