В её памяти всплыло мертвенно-бледное лицо матери и слова, сказанные перед смертью: «Доченька, береги себя и отца. Будь примерной девочкой! Не лги. Не греши. Будь чиста перед Богом и людьми».
«Я не выдержала испытание, предала доверие родителей. Неужели, теперь я могу обречь батюшку на позор? Это несправедливо и подло. Он всегда заботился обо мне, воспитывал. Не в моих силах исправить содеянное, но я могу уберечь отца от злых языков, стыда и разочарования. Он всегда оберегал меня, теперь моя очередь», – думала Аня, сильнее сжимая рукоять ножа. Её мутило от одной мысли, что предстояло сделать, но другого выхода нет. Лучше сразу прекратить мучения малыша, чем бросить его в лесу. Жаль, что деревня небольшая, да половина домов стоят пустые. Ребёнка на пороге не оставишь, сразу всё поймут и пойдут пересуды. Зажмурив глаза, Аня размахнулась, готовая нанести удар. В последний момент её сердце кольнуло, рука дрогнула, и холодная сталь вонзилась в деревянную столешницу.
Малыш проснулся и заканючил. Аня схватила ребёнка и прижала к себе. По лицу девушки струились слёзы.
– Прости, мой маленький. Это я виновата, только я… Тише, всё хорошо.
В дальней комнате ожили часы. «Бом, бом, бом, – разносились гулкие удары, забивая гвозди в крышку её безысходности. Пять вечера. Лоб девушки покрылся холодной испариной, а в душе расползался ужас, подчиняя и лишая разума: «Через четыре часа приедет отец. По крайней мере, он так сказал. Отец соскучился и едет забирать свою заблудшую овцу. Он ещё не знает, насколько дочка пала в грех. Вот сюрприз будет». Анна разразилась истеричным, надрывающимся, словно кашель, смехом. Она хохотала и не могла остановиться. Ей не хватало воздуха, лицо горело, а истеричный хохот не прекращался. Ноги ослабели и отказывались держать отяжелевшее тело. Внезапно, всё оборвалось, и накатила огромная слабость. Аня легла на пол, прижав к себе ребёнка. Её сознание раздвоилось. Она словно вылетела из тела и наблюдала, за двумя девушками, так похожими на неё. Та, которая в окровавленном платье, спустилась в подпол и гремела лопатой. Другая, тем временем, собирала сумку и одевала малыша. Они обе ей не нравились.
За стенами избы бушевала гроза. Молнии прорезали угрюмое чёрное небо, но их яркие, холодные вспышки, не приносили света. Аня сидела, скрючившись в старом кресле, и бездумно смотрела в окно. Промокшая одежда липла к её телу и вызывала болезненный озноб. Девушке становилось то невыносимо жарко, то пальцы леденели от холода. «Где мой малыш? Что я сделала?» – вопросы вонзались в её сердце, но пелена, накрывшая сознание, надёжно прятала правду. Беспамятство затупляло чувства и меняло её реальность.
Анна вытянулась в струнку, как собака, почувствовавшая чей-то запах. Показалось, что под полом раздались еле слышные всхлипы. Девушка замерла, напряжённо прислушиваясь. «Неужели, я его бросила в подвал? Нет. Я не способна… Нож. О, Боже. Нет. Я не могла. Мой малыш!». – Она прижала руки к груди и принялась раскачиваться из стороны в сторону. – Он жив, его найдут, и всё будет хорошо».
Раскат грома почти заглушил стук в дверь. Аня не шевелилась, надеясь, что показалось. Звук повторился. В её голове взорвалась боль, на миг она потеряла сознание, а когда пришла в себя поспешно вскочила и побежала открывать.
– Папочка приехал! Как я по нему соскучилась! Наверное, он привёз мне подарочки. Я их очень люблю, особенно леденцы и платьица, – доверительно шептала Аня невидимому собеседнику, сбрасывая крючок засова.
На губах девушки играла улыбка. Теперь она счастлива… Ей снова было пять лет.
***
Ефим Андреевич накинул плащ и, матерясь, на чём свет стоит, поплёлся искать Жучку. «Опять умудрилась отцепиться, зараза такая. Ну, что ей в конуре не сидится! Непогода жуткая, а она носится. Дурная собака! Опять, скорее всего, в лесополосе шарится», – подумал старик, но сердце кололо беспокойство. Никого роднее беспородной, беспутной псины у него не осталось. Зимой в лучший мир ушла его любимая Настасья Кирилловна, а детей Бог не дал.
Дождь лил как из ведра. Молнии расчерчивали небосвод, а от раскатов грома против воли пробегали мурашки. Ефим Андреевич пытался звать Жучку, но его голос растворялся в разгулявшейся стихии. Он медленно шагал по заросшей лесополосе, вытянувшейся вдоль железной дороги, и внимательно смотрел под ноги. Мусора хватало, того и гляди, запнёшься и расшибёшь себе что-нибудь.