Водовороты безмолвия снова охватили Холлиса и остальных, летящих вниз, вниз, вниз, сквозь мрак Вселенной.
— Холлис, ты ещё слышишь меня?
Холлис промолчал, чувствуя, как лицо заливает краска.
— Это снова Эплгейт.
— Слушаю, Эплгейт.
— Давай поболтаем, всё равно больше нечего делать.
— Хватит болтать, — подключился капитан, — надо что-то придумать.
— Капитан, советую вам заткнуться! — предложил Эплгейт.
— Что?!
— То, что слышал. И не лезь со своим чином. Между нами десять тысяч миль, и незачем себя дурачить. Стимсон правильно заметил: падать нам глубоко.
— Послушай-ка, Эплгейт…
— Заткни глотку. Считай, что я взбунтовался. Терять мне нечего. Ракета твоя была дрянь, и сам ты как капитан никуда не годился. Желаю тебе свернуть шею, когда грохнешься на Луну.
— Я приказываю тебе замолчать!
— Приказывай, сколько влезет. — Голос принёс насмешку за десять тысяч миль.
Капитан умолк. Эплгейт продолжал:
— О чём мы говорили, Холлис? Ах, да! Тебя я тоже ненавижу, ты это знаешь. Много лет знал.
Холлис бессильно сжал кулаки.
— Я хочу тебе кое-что сказать, — не замолкал Эплгейт. — Сделать тебе приятный сюрприз? Помнишь, пять лет назад тебя провалили на выборах в правление фирмы? Скажи за это спасибо мне, ха-ха…
Рядом промелькнул метеор. Холлис глянул вниз: на месте левой руки фонтаном била кровь, давление в скафандре упало. Задержав дыхание, он дотянулся правой рукой и повернул зажим на левом локте. В скафандре снова появился воздух. Всё произошло так быстро, что он не успел удивиться. Его больше ничто не удивляло. Он всё плотнее затягивал зажим, пока не остановилось кровотечение. Всё было проделано в молчании. Теперь Холлис прислушался к разговорам. Один из членов команды, Леспер, без устали болтал о своих жёнах: и на Марсе, и на Юпитере, и на Венере, о своём богатстве и развлечениях, кутежах и азартных играх, о своей удачливости в жизни. Всё дальше и дальше погружались они в глубины космоса, и Леспер, падая навстречу гибели, забывался в счастливых воспоминаниях.
Как всё странно: на миллионы миль кругом простиралась Вселенная, и в самом центре перекликаются отрывистые голоса. Непроглядная темень, но упруго звенящие радиоволны отыскивают людей и будят чувства.
— Ты рассердился, Холлис?
— Нет.
Он не солгал: нм снова овладела отрешённость, будто не он, а бетонный блок проваливался в бесконечное никуда.
— Всю жизнь ты стремился пробиться наверх, Холлис, и не понимал, почему тебе не удавалось. Это я преградил тебе путь как раз перед тем, как меня самого оттуда сбросили.
— Теперь это не имеет значения, — устало сказал Холлис.
Так оно и было. Всё позади. Оглядываясь назад, видишь жизнь, как фильм, промелькнувший за несколько мгновений: все заблуждения, страсти и порывы собраны вместе и яркой вспышкой отброшены на экран Вселенной, прежде чем успеешь воскликнуть: «Вот счастливый день, а вот плохой: вот злое лицо, а это-доброе», — как фильм рассыпается пеплом, а экран поглощает тьма. Стоя на краю жизни и бросая взгляд в прошлое, он сожалел об одном: что желание жить его не покинуло. Неужели каждый умирает с чувством, будто он и не жил вовсе? Или жизнь в самом деле так коротка, что не успеешь войти во вкус, а она уже промчалась? А вдруг смерть кажется преждевременной и жизнь внезапно оборванной только для него именно сейчас, когда на размышления остались считанные часы?
А Леспер всё ещё хвастался:
— Уж я-то время проводил как следует: жена на Марсе, жена на Венере, жена на Юпитере, и у всех полно деньжат, а мне отказа ни в чём не было. Пил поверх головы, играл — однажды просадил в рулетку двадцать тысяч долларов!
«Но ты всё равно здесь, — подумал Холлис. — У меня ничего такого не было. Я завидовал тебе, Леспер, когда я не смотрел в глаза смерти, я завидовал твоему успеху у женщин и твоим кутежам. Женщины пугали меня, а, улетев в космос, я тосковал без них и не переставал завидовать твоим победам, твоему богатству и необузданному образу жизни, в котором ты находил счастье. Но теперь… теперь мы проваливается в пустоту и твёрдо знаем, что жизнь кончена, и я больше не завидую тебе: для тебя и меня всё позади, а значит, словно не было». Холлис повернул лицо к микрофону и крикнул: