Я последний раз оглядываюсь вокруг, обнимаю Фелисию, обещая увидеться в воскресенье. Иду к машине, оглядываюсь через плечо, мое сердце болезненно сжимается в последний раз, прежде чем я уезжаю. Уезжаю от воспоминаний… комфорта… прошлого... все это становится размытой картинкой в зеркале заднего вида, пока я еду к дому брата. В уме я составляю список дел, которые я должна сделать. Мои мысли прерывает телефонный звонок.
— Привет, как все прошло? — спрашивает Миа.
— Все прошло хорошо. Немного печально, но не ужасно.
— Извини, что не смогла быть там с тобой. Фелисия приходила, чтобы забрать некоторые из его вещей? Как она?
— Хорошо. Она хорошо выглядит.
— Мы все еще собираемся завтра вечером? — спрашивает Миа.
— Да, если мы собираемся только в один бар. Сейчас я не в настроении гулять по барам.
Миа никогда не изменяла своей дикой стороне, даже когда мы закончили учебу и начали жить "взрослой жизнью". Как бы я ни любила зависать с ней, отпаиваться на утро водой, после того как предыдущей ночью утопала в алкоголе, это не то, что я могу делать каждую неделю, в отличие от нее.
— Хорошо, никаких походов из бара в бар. В любом случае, у меня бранч в субботу утром и я не хочу дерьмово выглядеть.
— Свидание? — спрашиваю я, хмурясь, пока паркуюсь у дома брата.
— Свидание вслепую. Его зовут Тодд, он куратор в «Пеликане». Мария считает, что мы идеально подходим друг другу — говорит она, слишком выделяя «р», чтобы подрожать своей подруге итальянке.
— Хмм... Я никогда о нем не слышала, — говорю я.
Я знаю Миа всю жизнь. Наши матери были лучшими подругами, росли вместе, а их мужья тоже были лучшими друзьями. К ужасу наших матерей мы поняли, что история не повторится, так как Миа тянуло больше к плохишам, а мне больше нравились спокойные парни.
— Черт, я надеялась, что ты будешь знать о нем что-нибудь. Разве ты не всех знаешь в мире искусства? Тодд Стерн? — спрашивает она. В ее голосе я слышу надежду.
Я смеюсь от ее слов, потому что это недалеко от истины. Уайт и я открыли «Покрась все наизнанку» — галерею-арт-студию, и с нашими связями с владельцами галерей и художниками, и связями в мире фотографии Миа — мы знали почти что всех. Ну, очевидно, не всех.
— Не-а. Роб его не знает?
— Я не собираюсь спрашивать его! Ты же знаешь какой мой брат болтливый. Он пойдет и расскажет маме, и они начнут планировать мою свадьбу с парнем, которого я даже еще не видела.
Я смеюсь, зная, что она права.
— Ну я никогда не слышала об этом парне.
— Мария сказала, что он переехал сюда из Сан-Франциско, поэтому я решила, что ты слышала о нем. Новый парень в городе и все такое.
— Это не как в средней школе, Миа.
— На самом деле, это точно, как в средней школе, что приводит меня к мысли о том, что раз мы о нем ничего не слышали до сих пор, то это значит, что вероятно он страшный.
— Вероятно, ты права — говорю, смеясь.
— Черт. Стефано здесь. Дай мне знать, если нужна будет помощь у Вика. Люблю тебя.
Она кладет трубку, поэтому я откладываю телефон и выключаю зажигание. Я быстренько проверяю себя в зеркале заднего вида, чтобы убедиться, что тушь не потекла и собираю свои каштановые волосы в хвост. Достаю свою сумку с вещами, направляясь в сторону дома. Единственные звуки, которые я слышу, это хруст гравия под моими ногами и шум волн.
Ожидание гудит во мне. Я наклоняюсь, чтобы достать запасной ключ из-под коврика. Захожу в дом и зову брата, знаю он дома, так как заметила его машину в гараже. Ответа не следует. Поднимаюсь наверх в сторону свободной комнаты, комната моего брата находится внизу, что, наверное, удобно для двадцати восьмилетнего одинокого мужчины, поскольку кухня и гостиная (с огромным телевизором) всего в паре шагов от его комнаты. Когда я захожу в комнату, то не верю своим глазам. Он не только заправил мою кровать новым бельем, которые я купила и оставила здесь, он выкрасил комнату в мягкий оттенок серого, который я люблю.
Кладу сумку на кровать и иду на балкон. Балконы в этом доме одна из моих любимых особенностей и из-за них я, как бешенная, визжала, когда он решил купить этот дом. Балконы на верхнем этаже выходят на пляж, вид из них прекрасный. Когда я выхожу на балкон, телефон в моей руке пищит, сообщая о смс от Вика. Брат говорит, что появится через пару минут. Отвечая ему, иду к мольберту, который я оставила здесь в последний раз.
Прогуливаясь вокруг, я вижу надпись большими буквами «Добро пожаловать домой, цыпленок», а ниже рисунок цыпленка, которым бы гордился только пятилетний ребенок. Я смеюсь и делаю фотку на телефон, отсылаю ее Миа и маме, поскольку только они смогут понять это. Мой брат начал называть меня цыпленком, когда мне было пять лет, и я боялась темноты, как большинство пятилеток, и по каким-то причинам прозвище прижилось. Вероятно, потому что, когда мы росли, и он так называл меня, это был как вызов, который он знал я не пропущу.
Я переворачиваю страницы альбома, останавливаясь на пустой странице, прежде чем переключить мое внимание к океану. Мой взгляд улавливает разные оттенки синего, которые блестят в солнечном свете: лазурный, голубой и темно синий. Этот вид невозможно игнорировать. Этот вид напоминает, насколько я крошечная по сравнению с такими вещами. Какие крошечные все мы. Я не уверена, как долго я стою тут, просто уставившись. Просто дышу. Просто наслаждаюсь соленым вкусом на кончике языка. На мое плечо приземляется чья-то рука, и я подскакиваю, вырываясь из транса.
— Святое дерьмо, Виктор! — говорю я, прижимая руки к сердцу.
— Тебе понравился подарок? — спрашивает он со смехом, притягивая меня в объятия.
— Да, засранец, — говорю я, улыбаясь, и игриво хлопаю его по груди.
— Засранец? Я подарил тебе самый лучший подарок, и за это ты называешь меня засранцем? Это из-за самого страшного рисунка цыпленка, да?
— Ты же знаешь, я ненавижу это прозвище, — фыркаю я и захожу в дом, следуя за ним, когда он идет вниз. — Есть что покушать? Я умираю с голода.
— Скоро должны привезти, дай мне время переодеться, — говорит он, — мне скоро нужно вернуться на работу.
— Ты вернешься обратно?
— Дело, над которым я сейчас работаю, разваливается. Жена бедняги пытается отобрать у него все его состояние. Я не знаю, когда эти спортсмены поймут, что им нужно заключать проклятый брачный договор.
— Оо. — Меня передергивает немного. Это именно то, что мы с Уайтом обсуждали после помолвки, и не могли прийти к соглашению каждый раз, когда заводили эту тему. Никто бы не подумал, что художник будет заботиться об этом, но Уайт был богатым и успешным. К тридцати трем годам он продавал свои работы много лет определенным группам людей. Тем же самым группам, которые вбили ему в голову, что брак без брачного договора приведет к мелочному дележу.
Стук в дверь выводит меня из оцепенения. Подхожу к двери, думая о том, какими глупыми были наши разногласия. На момент смерти Уайта мы даже не были женаты. Его родители настаивали на том, чтобы все состояние перешло ко мне. Они пожилые, намного старше моих родителей, и они сами богаты. Они считают, что не собираются трогать деньги, и часть их действительно принадлежит мне, так как я являюсь совладелицей галереи. Все это теперь в прошлом. Не хочу об этом думать вновь, я готова начать жизнь сначала.