КАЛЕЙДОСКОП
НАУЧНО-ФАНТАСТИЧЕСКИЕ ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ
ФАНТАСТИЧЕСКАЯ РАДУГА
Современная фантастика не монотонна. Она пестра, как радуга, и так же плавно, как радуга, меняет цвета, переходя от реализма к самой буйной игре ума. Если бы мы попытались назвать семь основных цветов в спектре американской фантастики, то скорее всего нам пришли бы на ум имена Драйзера, Твена, Азимова, Бредбери, Саймака, Берроуза, По. А вот аналогичное семицветие для русской фантастики: Лев Толстой — Достоевский — Беляев — Ефремов — Алексей Толстой — Булгаков — Гоголь.
Каждый читатель или видит весь спектр целиком, или любуется узким диапазоном. Одним по нраву научная фантастика («сайнс фикшн»), другим — игра воображения («фэнтэзи»), третьим и четвертым — сказка или «космическая опера». Мировая фантастическая литература может удовлетворить любой вкус.
Один из рассказов выдающегося американского писателя Рэя Бредбери называется «Калейдоскоп». В нем описана трагическая ситуация: случайный метеорит распорол космический корабль, как стальной нож консервную банку. Космонавтов разбросало в разные стороны. Они несутся в безвоздушном пространстве подобно разноцветным рыбкам. Всей жизни осталось ровно столько, на сколько хватит кислорода в баллонах. Что будут делать эти люди в свои последние минуты? О чем говорить, думать, мечтать?
«Калейдоскоп» — так называется сборник научно-фантастических произведений, который вы держите в руках. Он посвящен не какой-то локальной теме — взаимоотношениям человека и робота, космическим приключениям, невероятным изобретениям или социальным проблемам. Сборник пестр по составу, каждый может легко разнести его составные части по различным участкам многоцветной радуги. Многие рассказы ворвались в нашу жизнь двадцать и тридцать лет назад, словно космические пылинки в атмосферу Земли. Они прочертили яркую траекторию, но не сгинули бесследно. Лучшие из них вошли в золотой фонд мировой научно-фантастической литературы. В сборнике вы увидите имена, от одного упоминания которых сладко замирает сердце любителя фантастики: Айзек Азимов и Рэй Бредбери, Клиффорд Саймак и Роберт Янг, Эдмунд Гамильтон и Гарри Гаррисон, Кобо Абэ и Иван Ефремов!
Однако первое слово скажем о Михаиле Афанасьевиче Булгакове. Сейчас он — признанный классик советской литературы. Общий тираж романа «Мастер и Маргарита» далеко ушел за миллион экземпляров и на этом, конечно, не остановился. Влияние Булгакова несомненно испытали в своем творчестве братья Стругацкие. Без Булгакова вряд ли появились бы книги В.Орлова «Альтист Данилов», В.Краковского «День творения», О.Корабельникова «Башня птиц».
В. А. Каверин считает, что Булгаков развивал традиции Гоголя, Сухово-Кобылина и Салтыкова-Щедрина. «В «Мастере и Маргарите», — пишет Каверин, — эта традиция вспыхнула с новым блеском… В романе действуют написанные с выразительностью Гойи силы зла, воплотившиеся в людей обыкновенных и даже ничтожных. Превращениям, чудесам, мрачному издевательству Сатаны над людьми нет предела. Но в самой слабости, с которой этому преступному своеволию противопоставлена простая история Христа, заложена основа нравственной победы».
«Мастер и Маргарита» — не единственное фантастическое произведение Булгакова. Сквозь толщу десятилетий уже пробились комедии «Иван Васильевич» (кстати, очень неплохо экранизированная) и «Блаженство», впервые напечатанная в журнале «Звезда Востока» в 1966 г. Летние книжки журналов «Знамя», «Октябрь» и «Дружба народов» за 1987 г. вернули нам повесть «Собачье сердце», пьесы «Адам и Ева», «Багровый остров». «Рукописи не горят», — булгаковский афоризм столь же верен, сколь лаконичен.
И вот «Роковые яйца». Повесть была опубликована в 1925 г. в журнале «Красная панорама» (в номерах 19–21 под названием «Луч жизни», в номерах 22, 24 появилось нынешнее название). Затем в альманахе «Недра» вышел расширенный вариант.[1] Повесть принесла писателю шумную славу и невероятные поношения. Маяковский, вернувшийся из поездки по Америке, рассказывал, что одна из местных газет опубликовала сенсационное сообщение под заголовком «Змеиные яйца в Москве». Это было изложение повести Булгакова, выданное за действительное происшествие. После 1926 г. рапповская критика повела по Булгакову «прицельный огонь» (по выражению критика В. Лакшина). Статьи были не только резки, но и оскорбительны. Писателя обвиняли в «зубоскальстве», «злопыхательстве», во враждебности к Советской власти. Где теперь эти критики, кто их помнит?
Однако пойдем по порядку. Все началось с того, что в 1921 г. в феодосийской газете появилась заметка. Местный корреспондент сообщал о появлении в районе горы Карадаг «огромного гада», то есть змея. На его поимку якобы была отправлена рота красноармейцев. Каких размеров был «гад», поймали его или он благополучно скрылся в пучинах Черного моря газета более не сообщала. Этот факт так бы и канул в Лету, если бы не жена Максимилиана Волошина Мария Степановна, признанный хранитель коктебельских обычаев и преданий. Она вырезала из газеты сообщение о «гаде», а М. Волошин отправил его в Москву Булгакову. Примерно так, по словам Вс. Иванова, было заронено зерно будущей повести.
В 1922–1925 гг. М.А.Булгаков сотрудничал во многих периодических изданиях: «Рупоре», «Гудке», «На вахте», «Красной газете», «Красном журнале для всех», «Красной панораме». Не потому ли в повести появляется журнальный волк Альфред Аркадьевич Бронский, сотрудник «Красного Огонька», «Красного Перца», «Красного Прожектора» и даже «Красного Ворона»?
Среди современников В.Маяковский и М.Булгаков слыли великими остряками. Как-то они встретились в редакции «Красного Перца». Михаил Афанасьевич сказал:
— Я слышал, Владимир Владимирович, что вы обладаете неистощимой фантазией. Не можете ли вы мне помочь советом? В данное время я пишу сатирическую повесть, и мне до зарезу нужна фамилия для одного моего персонажа. Фамилия должна быть явно профессорская.
— Тимерзяев! — немедленно ответил Маяковский.
— Сдаюсь! — с ядовитым восхищением воскликнул Булгаков.
Своего героя он назвал Персиковым.
Профессор Персиков, как и многие русские интеллигенты, революцию не принял. Однако эмигрантом не стал. Во время гражданской войны голодал и холодал вместе со всеми москвичами. Ругал бюрократов, нэпманов, но объективно работал во славу молодой советской науки. Его замечательный «луч жизни» принес бы стране многочисленные блага, если бы в дело не вмешались тупицы.
Повесть «Роковые яйца» была закончена в 1924 г., а события, описываемые в ней, относятся к 1928 г. Москву недалекого будущего Булгаков рисует в полурадужных, полуиронических тонах. Здесь и пятнадцатиэтажные небоскребы, и рабочие коттеджи, которые якобы решили жилищный кризис, здесь и точно схваченные «гримасы нэпа», которые писатель предвидел с великолепной прозорливостью.
В повести там и сям разбросаны приметы времени, хорошо знакомые Булгакову-фельетонисту. Например, куплетисты Ардо и Аргуев — это, конечно, хорошо известные старым москвичам Арго и Адуев. Под писателем Эрендорфом подразумевается И.Эренбург, автор фантастического романа «Остров Эрендорф». Булгаков был сторонником классического направления в драматургии, поэтому не воспринимал новаций В.Мейерхольда. В «Роковых яйцах» в шутливых тонах описан театр имени покойного Мейерхольда. Режиссер якобы погиб при постановке «Бориса Годунова» — обрушилась трапеция с голыми боярами. Это смешно и соответствует стилю постановок Мейерхольда.
В повести «Роковые яйца» Булгаков использовал старый прием: изобретение поворачивается против ученого. Такой прием применили Мэри Шелли в плохо написанной, но знаменитой повести «Франкенштейн», Жюль Верн, Герберт Уэллс, А.Толстой, Карел Чапек, Д.Уиндэм и многие другие. Однако силой своего таланта писатель изобразил мир настолько реально, что поневоле ввел в заблуждение американскую прессу.
Лучшие умы России восприняли повесть восторженно. 30 июня 1925 г. В.В.Вересаев писал М.Горькому на Капри: «Обратили ли вы внимание на М.Булгакова в «Недрах»? Я от него жду очень многого…» Однако Горький уже прочитал повесть. Первая реакция была положительная: «Остроумно и ловко написаны «Роковые яйца» Булгакова». Затем он дал более критическую оценку: «Булгаков очень понравился мне, очень, но он сделал конец рассказа плохо. Поход пресмыкающихся на Москву не использован, а подумайте, какая это чудовищно интересная картина» Максим Горький, видимо, прав. Однако если бы Булгаков попытался раскрутить сюжет с нашествием «гадов» на столицу РСФСР, то неизвестно как сложилась бы судьба всей повести.