КЕЙТ целует его.
Бартли: Ирландия не такая уж дыра, раз калеки бросают Голливуд, чтобы сюда приехать.
Билли: По правде сказать, Бартли, не так уж и сложно было бросить Голливуд… Такие дерьмовые тексты меня заставляли читать. «Неужели я слышу причитания плакальщиц, хотя я так далеко от бесплодного острова, где мой дом?»
БАРТЛИ смеется.
Билли: «Я ирландец! Века угнетения не сломили мой дух, укрепили мое мужество.» Вот щас достану свою ирландскую дубину! В общем, сплошное дерьмо. А еще заставляли меня петь «Стриженого паренька».
Кейт: А наш мальчик мог бы актером стать, что скажешь, Эйлин?
Бартли: Смешно сказал, Калека Билли. Давай еще раз.
Кейт: Пойду домой, проветрю твою комнату, Билли.
Бартли: Э-э, вы камень забыли. Может, вам по пути поболтать захочется?
Кейт: Бог с ним, с камнем. Теперь мой Билли вернулся, и мне есть, с кем говорить, правда, Билли?
Билли: Правда, тетя.
КЕЙТ выходит.
Билли: Она что, опять за камни принялась?
Бартли: Да. Говорит с ними круглые сутки, над ней все смеются, даже я.
Билли: Нехорошо смеяться над чужим несчастьем, Бартли.
Бартли: (растерянно) Почему?
Билли: Не знаю, почему. Просто нехорошо, и все.
Бартли: Но это же смешно.
Билли: Даже если так.
Бартли: Ну-у, я не согласен. Но ты не забыл про Хубба-Буббу, так что спорить не буду. Ты мне потом расскажешь, как здорово в Америке, Калека Билли?
Билли: Ладно, Бартли.
Бартли: А ты там телескопы видел?
Билли: Нет.
Бартли: (разочарованно) Ясно. А как там моя тетя Мэри из Бостона, Массачусетс? Ты ее видел? У нее смешная прическа.
Билли: Не видел, Бартли.
Бартли: Ясно. (Пауза.) Все равно я рад, что ты не умер, Калека Билли.
БАРТЛИ выходит.
Билли: (пауза) Все, что хочет услышать Бартли, это как здорово в Америке..
Эйлин: А что, разве не здорово?
Билли: На самом деле, там так же, как в Ирландии. Полно бородатых толстух.
ЭЙЛИН встает, подходит к БИЛЛИ и дает ему подзатыльник.
Билли: Больно! За что?!
Эйлин: Я тебе дам бородатых толстух! У тебя что, руки бы отсохли, если б ты письмо домой написал? Не отсохли бы, а ведь ни слова! Ни словечка!
Билли: Тетя, я был очень занят.
Эйлин: Понятно. Чтобы написать теткам, которые из-за тебя все извелись, ты слишком занят. А чтобы купить Хубба-Буббу какому-то обормоту и показать, какой ты теперь важный, ты не занят.
Билли: Да чтобы Хубба-Буббу купить, всего минута нужна. Разве это подходящее сравнение?
Эйлин: Не смей бросаться мне тут умными словами. Знаешь, что не прав.
Билли: Да ведь «сравнение» — не такое уж умное слово.
Эйлин: Смотрите-ка, великий и ужасный янки.
Билли: А еще в Америке очень сложная почтовая система.
Эйлин: Не придумывай отговорок. Не думай, что я так скоро прощу и все забуду, как она. Она простила, потому что совсем свихнулась, пока тебя не было. Со мной этот номер не пройдет!
Билли: Не надо, тетя.
Эйлин: (выходит) Нет, надо. Надо.
Длинная пауза. БИЛЛИ стоит, склонив голову. ЭЙЛИН выглядывает на сцену.
Может, ты еще и картофельных оладьев к чаю хочешь?!
Билли: Я не против.
Эйлин: Ну, знаешь!
Она снова выходит. Пауза. БИЛЛИ смотрит на экран-простыню, снова ее натягивает и стоит, смотрит на нее, слегка ее поглаживая. Справа неслышно входит БОББИ, через мгновение БИЛЛИ его замечает.
Билли: Малыш Бобби, я должен тебе кое-что объяснить.
Бобби: Не надо ничего объяснять, Билли.
Билли: Но я хочу, Бобби. Послушай, я никогда не думал, что наступит день, когда мне придется объясняться. Я надеялся навсегда исчезнуть в Америке. Я бы так и сделал, если бы был там нужен. Нужен для съемок. Но я им не нужен. Вместо меня они наняли блондина из Форта Лодердейл. Он не калека, но янки сказал: «Лучше нанять нормального парня, чтобы сыграл калеку, чем калеку, который вообще на хрен не умеет играть». Правда, он сказал еще грубее. (Пауза..) Я думал, я неплохо играю. Часами тренировался в гостинице. А все без толку. (Пауза.) И все же я попробовал. Не мог иначе. Мне надо было уехать отсюда, Малыш Бобби, любым способом, как маме с папой, которые тоже хотели отсюда убраться. (Пауза.) Пойти утопиться, вот о чем я думал, чтобы… чтобы не смеялись, не дразнили. Что за жизнь — таскаться по врачам, листать одни и те же книги, и думать, как бы убить еще один день. Еще день — и что в нем хорошего? Одни насмешки и подзатыльники, вроде, как я полоумный какой-то. Деревенский сирота. Деревенский калека, и всё. Да здесь полно калек, таких же, как я, только я снаружи, а они внутри. (Пауза.) А вот ты, Малыш Бобби, не такой, и никогда таким не был. У тебя доброе сердце. Думаю, поэтому тебя было так легко надуть письмом про туберкулез, поэтому я и раскаивался, что надул тебя, поэтому и сейчас раскаиваюсь. Особенно потому, что я поймал тебя на тот, от чего умерла твоя хозяйка. Я просто думал, так выйдет убедительнее. Но я думал, я надеялся, если тебе придется выбирать между тем, чтобы тебя надули и моим самоубийством, то, когда гнев твой пройдет, ты выберешь надувательство. Я не прав, Малыш Бобби? Не прав?