Они ни в чём не могли согласиться друг с другом: даже если дело касалось простой температуры. Моему отцу всегда слишком жарко, а маме - слишком холодно. Они включают и выключают обогреватель, открывают и закрывают окна всякий раз, когда кто--нибудь из них заходит в комнату. Мы с сестрой болеем простудой целый год, и, думаю, нам даже известна причина.
Они даже не могли решить, в каком месяце лучше поехать в отпуск. Отец настаивал на Августе, мать - на Июле. В результате нам пришлось отдыхать в Июне, что было неудобно вообще для всех.
Они не могли решить, куда поехать. Отец подбивал нас отправиться в Исландию, чтобы покататься там на повозках, запряжённых пони, а мама мечтала о поездке на верблюдах по Сахаре, и оба посмотрели на нас, как на полоумных, когда мы сказали, что были бы не против посидеть на пляже где-нибудь на юге Франции. Они сделали передышку для того, чтобы сказать, что этого мы не дождёмся, равно как и поездки в Диснейлэнд, а потом снова начали спорить.
Несоглашение о Том, Где Мы Проведём Июньский Отпуск закончилось быстро: родители хлопали дверьми и кричали друг другу что--то вроде "Ну и ладно!"
Когда неудобный отпуск начался, мы с сестрой были уверены только в одном: никуда мы не поедем. В библиотеке мы взяли целую кучу книг - столько, сколько смогли унести - и приготовились выслушивать множество ссор в ближайшие десять дней.
Потом приехали какие-то фургоны, и люди начали затаскивать в дом разные вещи.
Для мамы в подвале установили сауну. Рабочие насыпали на пол песок, повесили на потолок солнечную лампу*. Мама постелила прямо под этой лампой полотенце. На стенах подвала висели картины, изображающие песчаные дюны и верблюдов - до тех пор, пока они не отклеились из-за невероятной жары.
Для отца в гараж втащили холодильник - самый большой холодильник из всех, что он смог найти, такой большой, что в него можно было зайти. Холодильник занял так много места, что пришлось парковать машину снаружи. Отец вставал рано утром, надевал тёплый исландский свитер, брал с собой книгу и термос с горячим какао, и немного Мармайта**, и сэндвичи с огурцом - входил в гараж с большой улыбкой на лице и не выходил до самого обеда.
Иногда я думаю, что ни у кого больше нет такой же странной семьи, как у меня. Мои родители вообще ни в чём не могу согласиться.
-- Ты знаешь, что мама надевает пальто и после полудня пробирается в гараж? - внезапно спросила меня сестра, когда мы сидели в саду и читали библиотечные книги.
Я не знала. Но этим утром я видела, как отец, одетый в домашний халат и плавки, направляется в подвал, к маме. Улыбка у него была до ужаса глупая.
Не понимаю я родителей. Впрочем, думаю, никто не понимает.
__________________________
*кварцевая лампа, лампа--солнце - такие обычно устанавливают в соляриях.
** "Мармайт" -- фирменное название питательной белковой пасты производства одноимённой компании; используется для бутербродов и приготовления приправ
neilhimself: -- Где бы вы провели идеальный Июнь?
DKSakar: -- В холодильнике. Летом я всегда мечтаю о том, чтобы делали огромные холодильники, в которые можно было бы залезть.
(с) вдохновительные твиты
Июль
В тот день, когда от меня ушла жена - сказала, что ей нужно побыть одной, что ей нужно время, чтобы подумать - первого Июля, когда солнце палило над озером в центре города, когда кукуруза на лугу вокруг моего дома доходила до колен, когда переполненные энтузиазмом дети запускали первые ракеты и петарды, чтобы поразить нас и раскрасить летнее небо, на заднем дворе я построил иглу из книг.
Я строил его из книг в мягких обложках, потому что боялся, что книги в твёрдых обложках и энциклопедии придавят меня, если я не закреплю их как следует.
Но конструкция выдержала. В высоту она была футов двенадцать, и в ней был тоннель, через который я мог проползти ко входу, чтобы спрятаться от суровых арктических ветров.
Я принёс книг в иглу, которое и так было сделано из книг, и читал их там. Удивительно, как тепло и удобно было внутри. По мере того, как я дочитывал книги, я клал их на землю, выстилал ими пол, а потом приносил ещё больше книг и садился на них, уничтожая последние следы пребывания в моём мире зелёной Июльской травы.
На следующий день ко мне пришли друзья. Они проползли в иглу и сказали, что я веду себя как сумасшедший. Я ответил им, что единственное, что стоит между мной и зимними холодами - отцовская коллекция книг в мягких обложках, выпущенных в 50-х, со специфическими названиями, сенсационными обложками и с разочаровывающее степенными историями внутри.
Мои друзья ушли.
Я сидел в своём иглу, представляя, что снаружи арктическая ночь, и размышляя, сверкает ли в небесах северное сияние. Я выглянул наружу, но увидел только ночное небо, заполненное мелкими, как булавочные головки, звёздами.
Я спал в своём иглу, сделанном из книг. Когда меня настиг голод, я проделал в полу дыру, закинул туда удочку и стал ждать, когда что-нибудь клюнет. Я поймал рыбу, сделанную из книг - приключений Пингвиньего детектива в зелёных винтажных обложках. Я съел её сырой, боясь разжигать огонь в своём иглу.
Выбравшись наружу, я обнаружил, что кто-то покрыл книгами весь мир: везде были книги с бледными обложками всех оттенков белого, синего и фиолетового. Я бродил по ледяному покрову из книг и увидел кого-то, очень похожего на мою жену там, на льду. Она делала ледник из автобиографий.
-- Я думал, ты ушла, -- сказал я. - Ушла и оставила меня одного.
Она ничего не ответила, и я вдруг понял, что она была лишь тенью тени.
В Июле арктическое солнце никогда не заходит, но я устал и пошёл обратно в иглу.
Я заметил тени медведей до того, как увидел их самих: они был громадными, бледными, слепленными из страниц яростных книг: древние и современные поэмы бродили по льду в медвежьей форме, заполненные словами, которые могли ранить своей красотой. Я видел бумагу и вьющиеся по ней слова. Я боялся, что медведи почуют меня.
Я прокрался обратно в иглу. Может, я уснул в темноте. А потом выполз и лёг на спину, прямо на лёд, и уставился на невероятные цвета мерцающего северного сияния. Я слушал, как трещит и скрипит лёд, пока айсберг из сказок откалывается от мифологического ледника.
Я не знаю, когда заметил, что рядом со мной кто-то лежит. Должно быть, я услышал её дыхание.
-- Они такие красивые, правда? - спросила она.
-- Это Аврора Бореалис, северное сияние, -- ответил я.
-- Это фейерверки в честь 4 Июля, дорогой.
Она взяла меня за руку, и мы вместе смотрели на фейерверки.
Когда последний из них исчез в облаке золотых звёзд, она прошептала:
-- Я пришла домой.
Я ничего не ответил. Я только сжал её руку и покинул своё иглу из книг, и пошёл в наш с ней дом, греясь в лучах Июльского солнца, как кошка.
Я услышал далёкие раскаты грома, и ночью, пока мы спали, прошёл дождь, который разрушил моё иглу из книг и смыл слова со всего вокруг.