А барышня стоит за окном и таращится на Мариса. Вот это сюрприз! Стройный, сильный, загорелый мужчина в модном белом пуловере. На груди знак качества — Angora Supermarkt. Довольно длинные волосы, кудри откинуты назад. Настоящий артист! Вот только глаза хитрющие, такие глаза могут быть и у разбойников. Полная противоположность Цалу. Анти-Цал. К тому же — музыка…
Зинаида считала себя знатоком и ценителем искусства. Сама бренчала на рояле. Посещая гимназию, она не пропускала ни одного концерта в Доме Черноголовых. Мать Зины, полька по происхождению, была лично знакома со знаменитым Николаем Орловым. Великий исполнитель Шопена какое-то время гостил у них в Берзайне. Зинаида могла спеть почти все вальсы Шопена (если Шопена вообще можно спеть). И надо же такому случиться, что в тот момент, когда она собиралась вылезать из сарая и давать деру, в доме зазвучал медленный вальс a-moll, а за ним дивный Es-dur, божественный Des-dur и женственный e-moll. Когда под конец Зинаида услышала и свое самое любимое фортепьянное произведение Valse As-dur, любопытство ее одолело. Тихонечко подкралась к окну посмотреть, кто же там в комнате играет ее любимые вещи.
Так кристально чисто, мягко, едва касаясь клавиш, исполнять Шопена умеет только Орлов. Неужто несчастный пианист укрылся в уединенном лесном домике, чтобы доставлять радость зверью и птицам? (Прошел слух, что в последнее время ему трудно живется, никто концерты его не посещает.)
Тот, кого она увидела, мог дать Орлову сто очков вперед. Вместо сгорбленного астматического отшельника за инструментом сидел настоящий спортсмен, стройный и мускулистый. Истинный виртуоз!
Зинаида напрочь забыла о коченеющих в росной траве ногах, растрепанных волосах, обо всем своем плачевном виде. Стояла у окна, слушала и наслаждалась… кем или чем наслаждалась? Как можно задавать такие глупые вопросы! Наслаждалась Шопеном, иными словами — здоровым, прекрасным искусством.
— Что будем делать с этой потерявшейся девчонкой? — спрашивает Межсарг. — Придется тебе, Марис, отвести ее домой. Я в Калнаверы не ходок, осточертела мне порода Конрадов… Как бы это не была его дочь собственной персоной!
Услыхав последние слова, Зинаида напыжилась и сказала:
— Ви думайт, я есть Юлиана? Фуй, нет! Мой фатер есть фабрикант господин Рейтер.
— Что? Так вы дочь того самого Рейтера, который делает косилки? Ваш отец был моим благодетелем. Раз так, Марис, ты обязан проводить девушку в Калнаверы.
Янис Межсарг знавал Рейтера еще в старые добрые времена. Когда ему, Межсаргу, принадлежала стального цвета сенокосилка. В мастерских господина Рейтера сварганили эту машину из частей и деталей подержанного «фордзона», перекрасили и по дешевке пустили в продажу. Потому Межсарг и считал Рейтера своим благодетелем.
— А ви можете отвозить меня на лошадка? — артачится Зинаида. — Лес мокрый… я будешь разодрайт свой сарафан…
— От нашего дома до Калнаверов через лес идет сухая и широкая тропа, — уверяет Марис. — Наверное, вы в темноте заблудились. Выведу вас на дорогу, а там ступайте по прямой.
Марис злится — попусту уходит драгоценное время. Сейчас надо работать, работать и еще раз — работать. Надо шлифовать программу. Предстоит еще и афиши рисовать в конце-то концов!
— Черт бы ее побрал, эту фройляйн! — тихо говорит он отцу. — Ни к чему это!
Но Янис Межсарг человек старой закалки и благовоспитанный хуторянин. Велит Марису седлать Фицджеральда и верхом доставить незваную гостью в Калнаверы. Уйдет на это полчаса, не больше.
— Удержаться на коне вы ведь сможете? — спрашивает старый Межсарг. — Не свалитесь?
— О, я-а! — отвечает барышня. — Я умейт рулить авто, почему я должен свалиться?
— Ты придержи ее одной рукой, Марис, — наставляет отец. — И смотри, чтобы сучьями ей глаза не выкололо. Тропа крутая, орешником заросла. Будь осторожен!
Марис привык слушаться отца во всем. Он действует быстро. Обувает сапоги для верховой езды, выводит из стойла и седлает Фицджеральда. Ловко подсаживает Зинаиду — боком, поближе к загривку, и сам взбирается в седло. Натягивает стремена, левой рукой дергает поводья, правой обнимает девушку за талию (она упирается, но ничего, привыкнет — иначе ведь нельзя). И вот Фицджеральд затрусил по лесной тропе в Калнаверы.
В то утро тропа, размытая дождем, была скользкой. На крутых поворотах, где дорога вилась вдоль обрыва, Фицджеральд несколько раз спотыкался. Зинаида вскрикивала, а Марис сохранял невозмутимость. Держался в седле прямо, словно аршин проглотил. Правой рукой обнимал девицу: учтиво, правда, но твердо и неумолимо. Всаднику с такой хваткой она могла смело доверить свою жизнь. Когда Фицджеральд продирался сквозь склоненные ветви деревьев, всадник крепче прижимал к себе девицу, защищал ее головку широким плечом и сухо предупреждал: